Сергей Есин - Дневник, 2006 год Страница 28

Как все же последователен, безупречен во вкусе Андрей Турков! Не забыть бы, написать рецензию на рассуждения «Вопросов литературы» по поводу третьего тома сочинений В.Я. Лакшина.

Вечером пришлось идти на «Человека из Ламанчи» в театр Советской Армии. Так бы и не пошел, но это спектакль с Зельдиным, уже 36-й, и всегда можно думать, что спектакль последний — Зельдину 91 год! Господи, живи он долго, безмятежно и счастливо. Спектакль, разумеется, скучный, как компьютерная проза, со всем дурновкусием Юлия Гусмана, но то, что делает на сцене сам Зельдин, — это, конечно, героизм. Правда, декламирует он текст с тем же пафосом, который впервые был явлен миру в фильме «Свинарка и пастух», потом звучал в «Учителе танцев». Неунывающий артист так же был взволнованно романтичен и хорош, как всегда, — как в Гатчине, как в Театральном обществе, как в застолье у Т.В. Дорониной. Народу было много, особенно людей в возрасте. Может быть, пожилые люди ходят на этот спектакль черпать веру в долгое продолжение их собственной жизни? И даже если это так, то пусть играет, играет и играет, хоть каждый день. Кстати, на фоне песен и декламаций второго акта почти придумал следующую главу романа.

Во время спектакля позвонил Паша Слободкин — умер Андрей Павлович Петров, измученный после операций. Как его жалко, как хорошо я его запомнил и в Гатчине, и в Москве, и в Париже! Теперь, когда в РАО, несомненно, начнутся новые интриги, мне хотелось бы остаться от них в стороне. Те сведения, которые постепенно просачиваются от Казенина, меня не радуют. Но почему он помалкивал об этом раньше?

16 февраля, четверг. Проснулся в четыре утра. Это обычно, когда возникает беспокойство: и смерть Петрова, и утренняя поездка в ГАИ. Но за ГАИ волноваться не стоило, все прошло четко и без трепки нервов. Я столько раз ругал эту контору, но, может быть, что-то меняется. Сонный капитан быстро во всем разобрался, оштрафовал на 200 рублей, я сбегал в сберкассу, и первый акт истории закончился.

Так как был рядом, заехал на работу. Висит объявление о последней сдаче ИДЦ — истории древних цивилизаций. Поговорил с Наташей Кутафиной о Кубе, туда съездил на каникулы ее сынишка. Я его помню, упитанный крепкий мальчик.

Днем дома готовил харчо, дозвонился до Распутина. Что-то наши мастера в РАО непонятное творят: дата авторского совета назначена неделю назад, в понедельник он должен состояться, а Распутина еще никто не предупредил, наверное, не хотят, значит у правления свои кадровые планы. Я опять вспомнил: когда на совете спрашивали, приглашен ли Антонов, ответ всегда был: конечно, и странно, что он не пришел. Здесь любимец один — Саша Клевицкий.

С опозданием после пожара в «Правде» пришла «Литературная газета». Здесь есть небольшой материал о только что вышедшей моей книге. Это, конечно, можно переписать, но зачем? А вот замечательную мысль из небольшой заметочки Славы Пьецуха я выпишу. Целая полоса газеты занята материалами, посвященными показу сериала по солженицынскому «В круге первом». Отношение к нему не однозначно, дилемма все та же: родина и проблема предательства. Из нюансов — соображение, что политика, которая была близка героям, оказалась, с точки зрения истории, ошибочной. О художественной стороне сериала спорят меньше, но и она вызывает некоторые сомнения. Никакое произведение искусства невозможно разъять на живые части, вкоренившаяся неправда, как компьютерный вирус, разрушает постепенно все построение. Не пересказываю большую статью Сережи Казначеева, который практически повторяет то, что здесь же высказали С. Рыбас, Л. Васильева и В. Пьецух, может быть это связано с тем, что как бы ряд мыслей на поверхности у здраво и по-русски мыслящих людей. И вот среди всего этого замечательная, просто фантастическая фраза Пьецуха: «Актеров просто жалко: играть им там нечего. Потому что драматическое искусство — это прежде всего характеры, ситуация, движение. А проза довольно статична — это мысль, задрапированная разными художественными средствами». Меня просто мороз по коже продрал от этого высказывания. Как верно, выделяю здесь два слова: «мысль» и «задрапированная». Это опять к моей диссертации. Надо прожить жизнь и много думать о литературе, чтобы под конец жизни обнаружить, какая масса размышляющих о литературе писателей приходят к совершенно одинаковым выводам о ее технологии.

17 февраля, пятница. Практически ничего не читаю, кроме английского. Правда, утром в метро внимательно прочел серию рассказов Юргеневой. Как я и предполагал, очень непростая оказалась девочка. Сколько раз мои ученики за пять лет учебы меня разочаровывали, потом оказывалось, что все не так плохо, замечательными вырастали ребятами. Все как на горках. Я всегда знал, что надо держаться первого впечатления, с которым я их брал в институт, оно, в конечном счете, не подводит и выносит. Долго Юргенева казалась мне только очень вдумчивой и старательной девочкой, а вот за последний год сделала рывок и окончательно раскрылась. И свой стиль есть, и свое слово и вдруг нащупала даже свой пласт в жизни. Я в этом чтении получил еще какую-то подпитку, новое знание о сегодняшнем дне, о внутренней жизни молодежи. Она есть, и не слабее той, что была у нас, а может быть, и более цельная.

Утром в Москве отчаянный снегопад, машину не взял, да и ездить после аварии и еще одного происшествия, когда опять, правда, без видимых следов, толкнул чужую машину, я боюсь. Поехал на метро на «Октябрьское поле», в аптеку. В.С. наконец-то выписали какие-то препараты и выдают их по специальным рецептам и только в одной аптеке в Москве. Из чувства справедливости не могу не отметить, что мы все клянем нашу медицину, а я посмотрел на этикетки восьми коробок с ампулами — каждая стоит по семь с лишним тысяч рублей.

На обратном пути зашел на работу, написал план семинара на вторую половину года и уехал на институтской машине в Переделкино заверять доверенность у Рощина. Миша выглядит хорошо, живет он на одном участке с Карякиным. В доме тепло, его жена Таня, которая так трогательно за ним ухаживала на том авторском совете, где он потерял сознание, напоила чаем. Хотелось посидеть еще и поговорить, но машину поставить было некуда из-за сугробов, и мы условились с Мишей-шофером, что ровно через полчаса он подъедет к воротам.

Вечером ходил в театр Гоголя на новый спектакль Яшина «Бешеные деньги». Уже около театра был народ, и я подумал, что связано это и с интересом к театру вообще, и с просыпающимся интересом к этому замечательному театру в частности. Спектакль очень хороший, смешной, гротесковый, с великолепно работающими актерами и всей постановочной частью. Во время спектакля долго размышлял о яшинском стиле. Много лет он как-то по-особенному ставит свои спектакли, с многочисленными отступлениями, с длинными мизансценами, с действующим фоном. Поначалу это было как-то вызывающе непривычно, почти коряво. Кстати, очень похоже на то, как многие годы настойчиво и решительно В.С. пробивала свою манеру письма в газете. И теперь вот пишет так, как не пишет никто, стиль ее меняется, но всегда остается ее собственным. Для художника такое счастье обрести свой стиль, обычно это дается не сразу. Особо надо сказать о прекрасном сплаве, о единстве оформления и внутреннего сюжета спектакля, недаром здесь работает жена — Елена Качелаева. Ее расписные занавеси и костюмы забыть будет трудно.