Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось Страница 28

Бендерский вышел из кабинета, вскоре вернулся и, улыбаясь, сказал: «Славные девчушки. Я уже с ними договорился. Завтра же зайдут в наши кадры».

Но не все оказалось так гладко. Тер-Маркаряну пришлось еще собрать комиссию по трудоустройству выпускников. Майя и Валя пришли на комиссию — очи долу: ругайте, мол, но не отправляйте, все равно не поедем. Хотим работать у Яковлева, Зачем ехать за тридевять земель, где мы Не очень-то нужны, когда в Москве тоже требуются люди. Да еще где — у Яковлева!

Слез не было. Было тихое неповиновение. Была вера в справедливость — не нужно порки, не нужно подзатыльников, отпустите, мы хотим работать.

Их отпустили с миром. И они стали работать у Яковлева.

Через три года Майя Кристалинская уволилась из КБ «в связи с переходом на другую работу» — в эстраду, Валентина Котелкина ушла через сорок лет — на пенсию.

Побег из Новосибирска они старались не вспоминать.

Глава четвертая

Лолита Торрес из КБ

Итак, все оказалось не столь уж сложным в этой жизни — дорога в будущее шла прямиком, без особых изгибов, идти по ней было приятно, вот только однажды Майя споткнулась, но судьба милостиво отвела удар о твердь и снова вышла на проторенный путь, устранив с него даже самые маленькие ухабинки.

Начались обычные будни молодого специалиста со ста десятью рублями оклада за душой, сидящего за стареньким рабочим столом с аккуратными стопками таблиц, на которых, как муравьи, расползались сотни цифр. В этих буднях были свои правила и законы, от которых ясный солнечный день мог показаться мглисто-серым и скучным. Резкий визгливый звонок в половине девятого утра в тот момент, когда все десять столов в маленькой комнатушке Оказывались занятыми и таял грохот стульев, а потом и в половине шестого вечера делил сутки на три части, вычленяя из них сердцевину и заключая ее в панцирь из четырех стен, внутри которого ревели никому не слышные пока моторы еще не существующих самолетов. А за окнами панциря шумел Ленинградский проспект, вливаясь в общемосковское звуковое месиво, сдобренное клаксонами автомобилей, свистками постовых, лязгом ползущих из последних сил трамваев. И там же неподалеку, за Соколом, где Ленинградский проспект становится Ленинградкой, то есть шоссе, начинается новое русло, по которому тоже мчит автомобильная река и которое сопровождает тот же звуковой набор, — Волоколамка. И альма-матер на ней — МАИ. Нет, не случайно совпадение имен, явная подсказка судьбы — все-то она знает наперед…

Опущены белые Маркизы на окнах, тишина в маленькой клетушке с окошечком в двери: вход воспрещен, секретные материалы, впрочем, как и в любой комнате этого здания, можно только спросить в окошко: «Что нужно? По какому вопросу?» Строго.

И никаких разговоров за столами — ни о женах, мужьях, детях, дефиците, футболе, кино, разводах, сногсшибательных романах у знакомых — главных ответвлений от производственной темы в любом советском коллективе, не задраенном на восемь часов в четырех стенах свирепой трудовой дисциплиной, предусмотренной правилами внутреннего распорядка режимного учреждения. Только склоненные над столами молчаливые головы самых разных колеров — ничего не должно быть лишнего в эти часы, только то, что касается будущих самолетов. Группа аэродинамических нагрузок трудилась, как и все в КБ, истово. Чертила эскизы, считала-пересчитывала, бесшумно орудуя логарифмическими линейками, щелкая костяшками на металлических прутиках счетов. О, нынешняя авиаинженерия в КБ, сидящая у компьютеров и бегло справляющаяся с колонками цифр при помощи калькуляторов, тебе невдомек, что не так уж давно, всего каких-нибудь сорок лет назад — да что они, эти сорок, быстро убранные безостановочно бегущим временем из нашей жизни, — самые обыкновенные счета, которые сегодня увидишь разве что в сельской лавке где-нибудь в сибирской глубинке, выводили в пятидесятых новенькие, с иголочки, самолет ты из заводских ангаров, да какие лайнеры, да какие ястребки, да какие спортивные быстроходы, бьющие все и всяческие рекорды!

И над всем этим «белым безмолвием», отгороженным от мира белыми шторами, обезличенным белыми халатами, выстиранными до глянцевой белизны, царит дух, невидимый и грозный. Материализовавшись, он становится черноволосым с проседью и аккуратным, ровным, как взлетная полоса, пробором человеком в темном костюме с украшениями в виде двух золотых медалей Героя Социалистического Труда и бордовым депутатским значком с маленькими буквами «СССР» на лацкане пиджака. На дверях его кабинета висит табличка — «Генеральный конструктор Яковлев Александр Сергеевич».

Мимо кабинета следует проходить на цыпочках.

Любить или не любить своего самого «верхнего» шефа — дело каждого, кто соприкасался с ним или только был наслышан о его крутом характере. Крутой же характер Сталина явно давал слабину, когда в его кабинет входил этот черноволосый молодой человек — явно незаурядный, преданный лично ему, Сталину, и советской авиации: сомнений в том у маниакально подозрительного вождя не возникало. Молитвенное предостережение классика — «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь» — на этот раз никак не работало: была только барская любовь.

А молодой человек уже успел завоевать немного славы талантливого авиаконструктора. Еще в ту недавнюю пору, когда собранная по его чертежам авиетка, добро на которую дал Осоавиахим, АИР-1 поднялась в воздух, прославляя тем самым идущее по пути создания собственной авиации новое государство, возникшее на карте России, разорванной ушедшей эпохой и наскоро склеенной нагрянувшей.

Аббревиатура АИР расшифровывалась просто: «Алексей Иванович Рыков», в те годы председатель Совета народных комиссаров СССР, «попечитель» Осоавиахима, неукоснительно проводивший индустриализацию и не подозревавший о том, что в тридцать седьмом получит от благодарного вождя пулю в лубянском подвале.

А через два года неистовый Чемберлен, министр иностранных дел правительства его величества короля Великобритании, предал анафеме Советский Союз, грозя расправиться с ним. Англия сделалась врагом номер один, и страна ощетинилась девизом: «Наш ответ Чемберлену».

Вместе с отцами в «бой» ринулись и дети, юные пионеры Страны Советов, их патриотизм был по своим габаритам не менее велик, чем у взрослых. Что могут пионеры в столь тревожное время? Собрать деньги и построить на них самолет предложили ленинградские школьники. Дети стали вносить деньги, «всесоюзной копилкой» была «Пионерка».