Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3 Страница 28

В результате оказалось, что все эти разведки, как не вызванные обстоятельствами и искусственно придуманные без достаточной обдуманности, успеха не имели, но все же они дали возможность сделать доклад государю под известным, выгодным для штаба армии, соусом. Обратной стороны, конечно, никто государю не доложил.

Я лично боялся, что мои действия по этой разведке одобрены не будут, что результаты разведки будут найдены чересчур ничтожными по сравнению с потерями, я и сам себя винил, что может быть я действовал недостаточно энергично т. к. зная подкладку, приступал к ней неохотно и против своей воли, – каково же было мое удивление, когда я получил благодарность за все мои обдуманные распоряжения. Оказалось, что в других дивизиях было хуже и по результатам, и по потерям, мне поставили в плюс то, что я, по крайней мере, выяснил во всей подробности как немцами укреплена роща, а также и вся местность между ней и неприятельскими окопами.

Смотр в Молодечно прошел отлично и генерал Редько вернулся со смотра очень довольный, смотр удался блестяще, мне лично он передал от Эверта много лестного, сказанного им опять по моему адресу.

Этот показной смотр и искусственно созданные разведки, столь вредные, как все показное, не могли бы иметь места, если бы во главе Верховного командования не находился бы сам государь. Отсюда ясно было, что несчастная мысль государя принять на себя Верховное командование над войсками принесла более вреда, чем пользы нашим военным действиям. Боязнь противоречить, когда этого требовали обстоятельства, боязнь говорить правду в лицо и желание представить все в розовом свете, быть приятным, все это, к сожалению, были отличительными чертами не только многих придворных, но также и строевых генералов.

По возвращении сводного батальона с царского смотра стрелки возвратились в свои роты, жизнь вошла в свою колею, все стали готовиться к праздникам Рождества, пользуясь полным затишьем на фронте. В штабе тоже усиленно готовились к празднику, чистили, убирали, из Петрограда и Москвы приходили вагоны с подарками для нижних чинов и офицеров, вернулись и офицеры, командированные от штаба корпуса и дивизии для разных закупок, между прочим, вина к празднику. В то время вина в продаже не было, его можно было получать только с разрешения градоначальников или губернаторов, поэтому и мне пришлось обратиться к Е. К. Климовичу[160], который любезно исполнил мою просьбу, написав при этом мне следующее письмо:

«Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

С большим удовольствием исполняю Ваше желание и выдал прапорщику Лавриновичу[161] нужное разрешение на покупку вина.

Пользуюсь случаем, чтобы написать Вам несколько слов о московском житье-бытье. Работы день ото дня становится все больше и больше, но на душе все же легче. Новый министр[162][163] недавно в беседе с корреспондентами газет определенно заявил, что не допустит уклонения союзов с делового на политический путь. Это заявление было для меня приятным сюрпризом, т. к. до сего времени, хотя и чувствовалось «правое» настроение политики, но об этом с должной прямолинейностью еще не говорилось. Несколькими неделями ранее, по указанию министра, генерал Мрозовский воспретил в Москве земский и городской съезды, разрешив только военно-промышленный, а мне позволено было закрыть Центральный кооперативный комитет[164], что я исполнил с большим удовольствием, возбудив против основателей его дело по обвинению по 134 ст. Уложения о наказаниях. Военно-промышленный комитет, однако, тоже отказался от съезда, рассчитывая провести таковой временно с земским и городским в будущем, но это очень вероятно не удастся.

У общественных деятелей все это вызвало замешательство, и они стали по внешности много скромнее. Келейно продолжают, конечно, свое дело, но кричать не смеют, и это на населении отражается хорошо, т. к. прежней распущенности и разнузданности уже нет.

Даже досадно делается, когда подумаешь, что и князь Щербатов одним твердым словом мог бы предотвратить всю былую кашу вместо уступок, делаемых постоянно в виде «доверия» Львову[165] и Челнокову[166].

Последний тоже занял теперь в отношении меня довольно корректную позицию и не только не жалуется более, но даже и совсем перестал злословить, а иногда поет и дифирамбы. Последним я, конечно, не доверяю, но все же это лучше, чем то, что было ранее.

С генералом Мрозовским живу дружно. Это очень серьезный вдумчивый в гражданских делах, осторожный человек. Притом довольно суровый и шутить с ним никто не пробует. Гарнизон он приводит в порядок и былой «дезорганизации тыла», так процветавшей при Юсупове и Ольховском[167], уже не наблюдается.

Как изволите видеть, все это неплохо, но недавно я чуть не вылетел из Москвы, т. к. мое место пожелал занять Спиридович[168] недавно женившийся на Макаровой[169] и поддержанный в своем желании Воейковым.

Узнав об этом, я заявил С. П. Белецкому, что если надо, я охотно уступлю место, но прошу только уволить меня в отставку. Однако ни министр, ни Белецкий на это не согласились, просили меня остаться, а Спиридовичу предложили астраханского губернатора, от чего он, по настоянию супруги, однако отказался.

По последним сведениям он направил ныне свои взоры на Петроградское градоначальство, и если это так, то я на время остаюсь в стороне.

Во всяком случае, мотив для смены градоначальника был довольно курьезный, и надолго ли реализация его будет отложена, – я не знаю, почему готов уйти во всякое время, что, однако на моем настроении нисколько не отзывается.

Из всех наших горестей самые тяжкие – это топливо, продовольствие и дороговизна. Я обстоятельно изучил эти вопросы и пришел к убеждению, что все наши потуги помочь этому злу – ничто иное, как напрасная трата энергии и средств, т. к. все решение вопроса лежит исключительно в регулировке железнодорожного транспорта, без чего все потуги бороться с этим злом путем создания продовольственных совещаний совершенно не достигают цели, т. к. даваемые мною «внеочередность» на доставку продуктов остается пустым звуком. Так из 2500 вагонов, выписанных мною в два месяца, я получил лишь 27. Что же касается торговых грузов с «подталкиванием» и с «накладными расходами», то они идут гораздо скорее моих «внеочередных».

Продовольственная потребность Москвы выражается в 500, а отопительная в 700 вагонах в сутки, и нормы этой мы хронически не дополучаем.