Дафна дю Морье - Извилистые тропы Страница 28

Новый сборник эссе Фрэнсиса Бэкона с посвящением принцу был зарегистрирован в Стейшнерз-Холле 12 октября и, как можно судить, не сразу поступил в продажу. Эссе вышли в свет в декабре, и первоначальное посвящение было изменено на посвящение свояку Фрэнсиса Джону Констеблу. Должно быть, тогда же он написал апологию принцу Уэльскому на латыни, которая была найдена только в 1753 году и, как можно предположить, была предназначена для узкого круга. Отрывки из нее дают нам возможность увидеть образ этого юноши так, как он представлялся Фрэнсису.

«…Он умер, к великому горю и сожалению всего королевства, ибо этот юноша никого никогда не обидел и никого незаслуженно не возвысил. Доброта его натуры пробудила множество надежд во всех слоях общества, но он прожил слишком недолго и не успел никого разочаровать. Более того, все без исключения считали его человеком твердым в вопросах веры; и потому наиболее мудрые питали глубокое убеждение, что он был для своего отца опорой и защитой против интриг заговорщиков, — зло, против которого наш век не нашел противоядия…»

«Он был сильный, крепкий, немного склонен к полноте, среднего роста, с красивыми руками и ногами, с царственной походкой, лицо овальное и немного худое, выражение лица спокойное, взгляд скорее внимательный, чем властный, суровый лоб, рот слегка надменный. Но если вы преодолели эти внешние преграды и умиротворили принца подобающим вниманием и уместной речью, вам открывалось, что он любезен и дружелюбен; в беседе он оказывался совсем другим, чем можно было ожидать, судя по его виду; и вообще это был человек, о котором легко было составить превратное мнение, судя по его манерам…

Он любил античность и искусство; высоко ценил ученость, хотя выражалось это не столько в занятиях науками, сколько в их почитании. Что касается качеств его характера, то самой высокой похвалы заслуживают умение и уверенность, с какими он выполнял все, за что бы ни взялся. Он был на редкость почтительный сын королю, очень внимателен к королеве, ласков со своим братом, но особенно любил свою сестру, на которую был очень похож внешне — насколько мужчина может быть похож на очень красивую девушку…

Его детские учителя и наставники продолжали оставаться его добрыми друзьями, что случается чрезвычайно редко… Он не был человеком безудержных страстей, натура у него была скорее уравновешенная, чем пылкая. Что до его любовных увлечений, о них говорили на удивление мало, особенно если взять во внимание его годы; он пережил трудный возраст возмужания, обладая столь огромным богатством и превосходным здоровьем, и не был особенно замечен в связях такого рода…

В понимании он был скор, никто не мог бы упрекнуть его в недостатке любознательности и умственных способностей. Но речь его была довольно медленной, он словно бы преодолевал смущение; однако если вы внимательно вслушивались в его слова, задавал ли он вопросы или высказывал свое мнение, вам становилось ясно, что говорит он с глубоким пониманием сути дела, проявляя незаурядный ум; так что неспешность его нечастых высказываний объяснялась не вялостью и неповоротливостью мысли, а напряженным интересом и вниманием. И притом он умел удивительно внимательно слушать… Он редко позволял своим мыслям витать, а уму отдыхать от состояния сосредоточенного внимания — дар, который обещал развиться в истинную мудрость, останься принц жив. Конечно, проявились далеко не все качества его характера, и нет смысла пытаться их угадать, мы поняли бы их со временем, а времени ему как раз и не было дано. Однако те его свойства, что мы видели, превосходны; их довольно, чтобы его прославить…»

Если бы принц Уэльский был жив, в феврале будущего года ему бы исполнилось девятнадцать лет. 7 декабря его с почестями похоронили, но ни король, ни королева на похоронах не присутствовали. Говорили, что король был не в состоянии выдержать столь печальную церемонию, королева была сама больна, а принцесса Элизабет была вне себя от горя. Единственными скорбящими родственниками оказались принц Чарлз, герцог Йоркский, и граф-палатин Фридрих. Похоронили принца Уэльского Генри в Вестминстерском аббатстве в часовне короля Генриха VII, рядом с его бабкой шотландской королевой Марией Стюарт.

Срок траура и при дворе, и по всей стране пришлось сократить не только потому, что королевская казна находилась в плачевном состоянии, а свадьбу принцессы были вынуждены отложить, но также, вероятно, и для того, чтобы пресечь неизбежно возникающие в таких обстоятельствах слухи, будто всеми любимого принца отравили. Державшиеся в тени иезуиты на сей раз избегли привычных обвинений, зато поползли зловещие слухи, будто король, завидовавший собственному наследнику трона и желавший угодить своему фавориту Рочестеру, приказал дать больному яд. К счастью, этим слухам мало кто верил.

Начали готовиться к свадьбе, которая должна была состояться в феврале 1613 года, в День святого Валентина, в королевской часовне в Уайтхолле, и великолепие торжеств помогло отвлечься от горестного события прошлой осени. Джон Чемберлен так описывал церемонию: «И жених, и невеста были в нарядах из серебряной парчи… невеста венчалась без парика, ее длинные волосы были распущены, на голове чрезвычайно богатая корона, на следующий день король сказал, что она стоит миллион крон». И заметил: «А мы все от этих чрезмерных трат только нищаем».

Юристы из Миддл-Темпла Линкольнз инна разыграли маску, на следующий вечер маску играли юристы из Иннер-Темпл и Грейз инна, причем, как пишет Джон Чемберлен, «сочинил ее и поставил Фрэнсис Бэкон… Участники приплыли из Уинчестер-Плейс, от Саутуорка, что как нельзя более соответствовало сюжету маски, а сюжетом был союз двух рек — Темзы и Рейна; представление на воде было очень красивое, из бесчисленного множества огней составлялись искуснейшие узоры, лодок и барок была целая флотилия, и на всех горело множество факелов и фонарей… эта феерия на воде обошлась больше чем в триста фунтов». К несчастью, когда участники маски высадились на королевской пристани, действо могли видеть только те зрители, которые стояли рядом, придворные же дамы не увидели ровным счетом ничего. Что до его величества, то он заснул! По настоятельнейшей просьбе сэра Фрэнсиса Бэкона все представление от начала до конца повторили в субботу. Все в восхищении аплодировали, а участников маски король пригласил на следующий день к ужину в зал, где устроили свадебный пир.

Празднества и увеселения продолжались весь месяц, к началу марта было истрачено около 50 000 фунтов. Его величество упал духом и приказал отправить часть свиты своего зятя домой, в Рейнское княжество. Отплытие молодых супругов было назначено на март, но его пришлось отложить, потому что для королевских судов не могли найти матросов. Наконец 14 апреля, спустя два месяца после свадьбы, пфальцграф Рейнский и его супруга принцесса Елизавета отплыли из Рочестера.