Неизвестен Автор - Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник) Страница 28

Совершенно особое настроение создается на лодке, идущей в поход. Все береговые интересы, дела и радости забываются и какой-то невидимой перегородкой сразу отделяются от сознания. Лодка со всем ее экипажем делается особым мирком. Быт сразу ограничивается узкими рамками походной жизни, складывающейся из специфических особенностей плавания. Все служебные дела, сложная совокупность отношений с другими кораблями, с начальством, с портом, с заводом остаются где-то сзади, далекими и ненужными.

Я прошел по лодке. Большинство подводников спали, набираясь сил. В походе неизвестно, когда придется работать, поэтому спать приходится "вперед". У дизелей, не спеша, вахтенные мотористы щупали подшипники и наблюдали за работой машины. Дежурные стояли у своих механизмов, готовые в любой момент по звонку вскочить и выполнять обязанности по тревоге. Часть лампочек была выключена, и видневшиеся в полумраке спящие фигуры создавали впечатление спокойной, мирной обстановки.

В кают-компании за маленьким столиком, над которым виднелся ряд приборов, сидел штурман, ведя на карте прокладку. Мы стали еще раз подсчитывать, когда подойдем к Ревелю. Маяки горели, и штурман на карте аккуратными кружочками отмечал обсервованные места.

Рулевой в рубке напряженно смотрел на картушку компаса. На мостике, охраняя безопасность корабля, стояли две фигуры в высоких сапогах, фуфайках, рукавицах, теплых шапках, неуклюжие и громоздкие,- вахтенный начальник и сигнальщик.

Постепенно свежело. Волны начинали захлестывать на мостик. Поручни и решетчатые люки покрывались тонкой ледяной коркой.

"3 часа ночи. Прошли траверз южного Гогландского маяка".

Определяться стало затруднительно, волны уже перекатывались через рубку, обливая стоящих на ней людей с ног до головы холодной водой. Компас и пеленгатор обмерзли и покрылись льдом. Штурману приходилось прибегать к разным ухищрениям, чтобы сделать нужный отсчет, причем он получал ледяную ванну и бежал обратно мокрый. Карта потеряла свой чистый, аккуратный вид, промокла; курсы на ней размазались, да и по всей лодке стало сыро, холодно и неуютно.

"9 часов 35 минут. Подошел к маяку Кокшер и погрузился, намереваясь следовать в подводном положении на ревельский рейд".

Однако выполнить это не пришлось, так как оба перископа замерзли, не вращались, не поднимались и не опускались, и вообще в них почти ничего не было видно.

От большой волны лодка плохо держалась на перископной глубине, даже на 40 футах ее качало.

Через некоторое время перископы начали оттаивать, однако видно было хорошо только в кормовой перископ, носовой же торчал бесполезно,- как оказалось потом, он был погнут, отчего его нельзя было опускать. Очевидно, он был погнут водой, представляя большое сопротивление вследствие намерзшего льда.

Тем временем выяснилась еще одна неприятность - начали пропускать клинкеты газоотвода, так что лодка потеряла возможность погружаться больше 50-60 футов.

"В 16 часов, когда позволила ясность кормового перископа, пошел в проход между островом Кокшер и Б. Врангель".

"17 часов. Стемнело. Всплыл и решил следовать на рейд в надводном положении. Пустил один дизель на зарядку, а под вторым последовал дальше".

Погода не представляла ничего утешительного. Небо было покрыто тучами. Ревел ветер, лодку качало и непрерывно заливало ледяными волнами. Был сочельник. Буржуазный Ревель, очевидно, веселился, встречая праздник. Но "замерзающего рождественского мальчика" представлял, несомненно, наш штурман.

Маленький и круглый, как кубышка, от разной теплой одежды, он с трудом протискивался в узкие лодочные люки и загроможденные проходы, бегая с мостика к штурманскому столику по отвесным трапам. Обледенелый и продрогший, он неустанно работал.

В 19 часов мы вышли на Екатеринентальский створ, выводящий на ревелький рейд. На одно мгновенье нам приветливо блеснули огни маяков, но тотчас же непроницаемая снежная стена закрыла все. Началась пурга, нечего было и думать идти дальше. Нужно было скорее выбираться из неприятельского логова. Я скомандовал: "Лево на борт".

Хлопья снега били нас в лицо, так что с трудом можно было смотреть. Впрочем, ничего, кроме снега и волн, не было видно. И мы выходили по прокладке, хотя и не совсем были уверены в точности компаса.

Выйдя на чистую воду, продолжали зарядку.

В 10 часов вечера мне доложили, что перестал действовать руль. Даже неморяку должно быть понятно, какое "приятное ощущение" - оказаться без руля у неприятельских берегов: корабль идет не туда, куда хочет, а куда его влекут ветер и волны, то есть просто он никуда не может идти, а если даст ход, то беспомощно тычется в разные стороны, как слепой щенок.

Были мобилизованы все лучшие силы, и вскоре повреждение нашли: лопнул левый штуртрос между роликами в центральном посту. На всякий случай проверили рулевые приводы и в кормовой цистерне. Эта операция была произведена боцманом, для чего ему пришлось по обледенелой узкой палубе лодки пробираться к самой корме с риском ежеминутно быть сорванным обрушивающимися массами ледяной воды. Он открыл узкую горловину цистерны, осмотрел все при неровном свете аккумуляторного фонарика и проделал такой же обратный путь.

Настроение определенно понижалось. От сильной качки многие начали "травить". В корме было слышно, что при каждом качании лодки тяжело било руль, а оставшийся правый штуртрос натягивался, как струна, и тоже грозил лопнуть.

Погрузиться, чтобы лечь на грунт и укрыться от волны на данной глубине, не позволяли пропускавшие клин-кеты. Приходилось выворачиваться так, как есть, и притом во что бы то ни стало до рассвета, пока нас не могли видеть с островов.

Мы решили переосновать трос, то есть целый его конец перевернуть к роликам, а разорванный - к талрепам в корме, где на свободном месте можно было рассчитывать как-нибудь связать разорванные части. За эту работу взялся наш механик. Это был незаменимый человек в работе и любимец всей команды. Для него не было, кажется, невозможных заданий. За все он брался первым и доводил до успешного конца. Механик посмотрел, что надо сделать, сказал своим басистым говором на "о": "Ну, что ж, это можно",- засучил рукава и начал работать вместе со своим другом - нашим комиссаром и мотористами.

Медленно текло время. Только через два часа упорной работы штуртрос наконец был соединен.

Трудно описать картину, которую представляло собою соединенное место: это была какая-то бесформенная масса железных блоков, цепей и концов, которая лязгала и громыхала при каждой перекладке руля. Тем не менее она исполняла свое назначение, и механик сказал уверенно: "Выдержит".