Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были? Страница 28

– На чье имя писать?

– Как это на чье? Пиши – Генеральному комиссару государственной безопасности, народному комиссару внутренних дел СССР товарищу Ежову Николаю Ивановичу.

Капитан Журбенко прошелся по своему просторному кабинету, остановился за спиной подследственного.

– Что ты пишешь, олух? «Генеральному» – с большой буквы. Чему вас только учат?! Ладно, я облегчу твою задачу. На тебя уже смотреть жалко. Я буду диктовать, а ты пиши. Готов?..

«Я, Есенин Юрий Сергеевич, намерен показать следствию о всех своих контрреволюционных настроениях. Так, в школьные годы в 1928 году мной было написано контрреволюционное стихотворение, в котором я выражал свои настроения о том, что праздник 10-летия Октября мне чужд. Прочитав это стихотворение в кругу своих знакомых, я порвал его… Позже, в 1935 году, я читал это стихотворение Пермяку, а также Приблудному… Большое количество антисоветских стихотворений я не писал…

Еще в 1930 году с Гориневским Дмитрием мы вели разговор и обсуждение методов борьбы с Советской властью, и так как нас интересовала программа анархистов, то мы хотели связаться с подпольной организацией анархистов. Это не удалось, однако я и Гориневский вели обсуждение возможности создания молодежной контрреволюционной подпольной организации, которая должна изучить теоретические труды анархистов, а также практическую их работу, а также подробно изучить технику подготовки террористических актов. С этой целью я читал книги о Кибальчиче, об итальянских террористах и др.

Мы считали и приходили во время этих обсуждений к выводу, что допустимы все методы, вплоть до террора против руководящих лиц… Мы мыслили изготовить взрывчатые вещества и приступили при помощи небольшого набора химических материалов, имевшихся у нас, к изготовлению взрывчатых веществ, но у нас ничего не получилось…»

– Товарищ капитан, – почтительно, полушепотом обратился к начальнику отделения молодой лейтенант. – А почему вы сказали этому, чтобы он бумагу на имя наркома писал?

– Военная хитрость, – усмехнулся Журбенко. – Писать на меня – это одно. А самому наркому… Генеральному комиссару – совсем другое дело. Ответственность – втрое. Улавливаешь? Это ж как… перед иконой каяться. Авторитетами этих хитрованов давить надо. Ослушаться не посмеют, поостерегутся. Все, что нужно, напишут. Психология…

«В среде своих товарищей я высказывал контрреволюционные взгляды. Русский народ зажат. Советская власть представляет собой организованную систему насилия над массами. Кучка захвативших власть эксплуатируют огромное многомиллионное население, доведя его до состояния животной жизни. Народ обманут, запуган, массы все более и более разочаровываются в Советском строе, и для того, чтобы их подхлестнуть, ВКП (б) придумывает в качестве возбуждающего средства поочередно то ударничество, то стахановское движение…»

Капитан взял в руки «заяву», наискось пробежал наметанным глазом, швырнул на стол перед арестованным: «В конце допиши: «Протокол с моих слов записан правильно и мною прочитан». И распишись… Нет, еще вот тут добавь строчку, как раз местечко есть: «Совершить террористический акт мне не удалось из-за отъезда в ОКДВА».

– Молодец, – похвалил Юрия начальник отделения и, аккуратно сложив листы бумаги, сунул их к себе в папку. А потом кивнул лейтенанту: – Командуй.

В соседней комнате, куда ввели Есенина, был накрыт стол. Сервировка была самая скромная, но запах жареной картошки, огурчиков, один только вид селедки с лучком еще с порога дурманил голову. Да, а еще на краю стола лежала нераспечатанная пачка папирос «Люкс».

– Давай, Юра, садись, угощайся. Заслужил. – Журбенко был настроен благодушно. – Я с тобой тоже перекушу. Лейтенант, – он покосился на подчиненного.

Тотчас в руке расторопного «литера» возникла бутылка водки.

– Ты отца-то своего видел? – спросил капитан, когда выпили по рюмке. – Какой он был?

– Да рассказывать особо нечего, – пожал плечами Юрий. – Он к нам с матерью редко заходил. А когда появлялся, все на бегу. Да и мал я был. Ведь когда он с собой покончил, мне только одиннадцать исполнилось, как раз ровно за неделю до его смерти.

– А сам-то стихи случайно не пишешь? – мимоходом поинтересовался Журбенко.

– Уже нет, – сразу ответил Юрий, насторожившись. – Так, в детстве баловался. Но теперь уже не пишу.

– Что так?

– Не дал бог таланта.

– Бога нет, – дежурно напомнил Журбенко.

– Вот и таланта нет, – Юрий попытался уйти от опасной для него поэтической темы. – А можно вопрос?

– Валяй.

– А что теперь со мной?..

– Как что? Передаем твое дело в прокуратуру, военная коллегия его рассмотрит. Да не бойся ты, ничего серьезного тебе не грозит. Но поучить тебя, конечно, надо. Сам понимаешь… Особенно за болтовню твою глупую. Потерпи еще несколько дней – и все. Получишь условный срок. Никто не собирается гноить сына выдающегося советского поэта в тюрьме. Это же его стихи?

Небо – как колокол,Месяц – язык.Мать моя – родина.Я – большевик, —

продекламировал Журбенко с выражением и замолчал. То ли забыв строки, то ли тронутый политическим признанием поэта. И, к удивлению Юрия, продолжил:

Ради вселенскогоБратства людейРадуюсь песней яСмерти твоей.

Крепкий и сильный,На гибель твоюВ колокол синийЯ месяцем бью…

– Ну вот. А ты позоришь имя отца.

Юра согласно кивнул.

– В общем, делаем так: ты повторяешь, друг мой ситный, перед трибуналом все свои показания, а дальше – уже наши хлопоты. Главное – не волнуйся. И не забудь всего, что ты уже написал товарищу Ежову… Не дай бог что-то напутать…

– Бога нет, – не удержался подследственный.

– Вот именно. Бога нет, а товарищ Ежов есть. Будешь вилять, выкручиваться, откажешься от своих показаний – значит, считай, обманул его доверие. Понял?..

Красноармеец отряда истребительной авиации Юрий Есенин был арестован прямо в части 12 апреля 1937 года. Из Хабаровска его этапировали в столицу, во внутреннюю тюрьму Лубянки. До самого первого допроса Юрий был уверен, что все его грехи заключаются в нарушении воинской дисциплины (что случалось), в крайнем случае, устава. И обалдел, потерял дар речи, услышав, что арестован как активный участник контрреволюционной фашистско-террористической группы. Далее ему были предъявлены пункты обвинения: