Владимир Дайнес - Жуков Страница 28

После столь обстоятельного выступления Жукова коммунисты решили «ограничиться обсуждением вопроса и принять к сведению объяснение товарища Жукова Г.К.».

После партийного собрания Жуков не утерпел и спросил Тихомирова, почему он сегодня говорил не то, что всегда, когда они работали вместе в дивизии. Жукова интересовало, что соответствует истине — прежние суждения Тихомирова о нем или та характеристика, которая была дана им сегодня. Тихомиров ответил: «Безусловно, та, что всегда говорил. Но то, что сегодня сказал, — надо было сказать». Как вспоминал Георгий Константинович, он не удержался и резко сказал: «Я очень жалею, что когда-то считал тебя принципиальным товарищем, а ты просто приспособленец».

Позднее, будучи уже министром обороны, Жуков получил от Тихомирова три письма. Письма эти остались без ответа.

Дата разбора дела Жукова видна из автобиографии, написанной 13 июня 1938 года: «Партвзыскание имею — „выговор“ от 28.1.38 г. за грубость, за зажим самокритики, недооценку политработы, за недостаточную борьбу с очковтирательством. Связи с врагами ни у меня, ни у моей жены не было и нет».

Георгий Константинович, чрезвычайно занятый служебными делами, всегда старался выкроить время для работы над оперативно-стратегическими вопросами, чтения исторических материалов о прошлых войнах, классических трудов по военному искусству и различной мемуарной литературы. Особенно много ему дала личная разработка оперативно-тактических заданий на проведение дивизионных и корпусных командных игр, командно-штабных учений, учений с войсками. «После каждого такого учения я чувствовал, — вспоминал он, — что все больше набираюсь знаний и опыта, а это было совершенно необходимо не только для моего собственного роста, но и для молодых кадров, которые мне были вверены. Приятно было, когда занятие или учение с частью, штабом или группой офицеров приносило ощутимую пользу его участникам. Я считал это самой большой наградой за труд. Если на занятии никто не получил ничего нового и не почерпнул знаний из личного багажа старшего начальника, то такое занятие, на мой взгляд, является прямым укором совести командира и подчеркивает его неполноценность. А что греха таить, командиров, стоявших по знаниям не выше своих подчиненных, у нас тогда было немало».[89]

В июне 1938 года его назначают заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. «Переехали в Смоленск, где тогда находился штаб округа, — вспоминала Эра Георгиевна. — Квартиру получили во флигеле большого красивого дома, глядевшего на сквер, в котором жили семьи командования округа… Папа, как всегда, был занят на работе. Мама „крутилась“ с нами… Мне уже было десять лет, и я помогала маме, чем могла.

Напротив, через сквер, находилась школа № 7, в 3-м классе „Б“ которой я проучилась неполный учебный год… Там же я была принята в пионеры. Это событие в моей жизни было отмечено нашим семейным „походом“ в фотоателье… Мы с сестрой одеты в традиционные по тому времени матроски. На мне пионерский галстук со значком. Отец, немного пополневший, в серой коверкотовой гимнастерке, с двумя орденами и медалью (орден Красного Знамени, орден Ленина и медаль „XX лет РККА“, последней награжден в феврале 1938 года. — В.Д.) на груди, с двумя ромбами. Виски немного поседевшие, но глаза по-прежнему молодые».

В конце мая 1939 года Г.К.Жуков проводил в Минске, в штабе 3-го кавалерийского корпуса, разбор командно-штабного учения. На стенах и стойках развешано множество карт и схем, на которых наглядно видны принятые командирами корпуса и дивизий решения. Вглядываясь в эти карты, Жуков с трудом сдерживает раздражение: все решения однотипны, в большинстве из них отсутствует творческая мысль, чувствуется недостаток образования, опыта, военного кругозора. Да и что взять с этих мальчишек? Вчерашние командиры батальонов и даже рот стали командирами дивизий, полков взамен репрессированных, уволенных из армии опытных командиров.

Неожиданно дверь зала распахнулась, вошел член Военного совета округа дивизионный комиссар И.3.Сусайков. Он быстро подошел почти вплотную к Жукову и сообщил, что его срочно вызывают в Москву. Через полчаса Жуков уже был в штабе округа. Там ему не сказали ничего нового. Времени ехать домой уже не было, да и чемодан с самым необходимым находился здесь же, в кабинете. Оставалось только позвонить жене. Ее тревожные вопросы, вперемешку с рыданиями, выслушал довольно спокойно, прекрасно понимая ее состояние, и, как мог, постарался успокоить. Но у самого на душе было неспокойно — ведь на дворе стоял 1939 год.

Глава IV. Прообраз будущих побед

«21.30. 24.5.39. Из Москвы в Смоленск.

Милый Шурик!

Сегодня был у наркома. Принял исключительно хорошо. Еду в продолжительную командировку. Нарком сказал: заряжаться надо примерно на 3 месяца. К тебе у меня просьба такая: во-первых, не поддавайся хныканью, держись стойко и с достоинством, постарайся с честью перенести неприятную разлуку. Учти, родная, что мне предстоит очень тяжелая работа, и я, как член партии, командир РККА, должен ее выполнить с честью и образцово. Ты же меня знаешь, что я плохо выполнять службу не приучен, но для этого мне нужно быть спокойным за тебя и дочурок. Я тебя прошу это спокойствие мне создать. Напряги все свои силы, но этого добейся, иначе ты не можешь считать себя моим другом жизни. Что касается меня, то будь спокойна на 100 процентов.

Ты меня крепко напоследок обидела своими слезами. Ну что ж, понимаю, тебе тоже тяжело.

Целую тебя крепко, крепко. Целую моих милых дочурок.

Ваш Жорж».

О слезах он написал не случайно — терпеть их не мог. А подписался «Жорж» потому, что так его называла жена, и это имя ему нравилось в молодости. Закончив письмо, Георгий Константинович мысленно вновь вернулся к событиям минувшего дня.

Утром он прибыл в Москву и сразу же направился в Наркомат обороны, где его встретил состоявший по особым поручениям при наркоме обороны Р.П.Хмельницкий. Выяснилось, что К.Е.Ворошилов уже ждет. Об этой встрече рассказывает сам Жуков:

«Войдя в кабинет, я отрапортовал наркому о прибытии. К.Е.Ворошилов, справившись о здоровье, сказал:

— Японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защищать от всякой внешней агрессии. Вот карта района вторжения с обстановкой на 30 мая.

Я подошел к карте.

— Вот здесь, — указал нарком, — длительное время проводились мелкие провокационные налеты на монгольских пограничников, а вот здесь японские войска в составе группы войск Хайларского гарнизона вторглись на территорию МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывавшие участок местности восточнее реки Халхин-Гол. — Думаю, — продолжал нарком, — что затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится… Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?»[90]