Николай Непомнящий - Брем Страница 28

Наконец я принес естественную историю Каупа и показал им на картинках людей и зверей. Крики удовольствия раздавались каждый раз, как я развертывал перед ними изображение какого-нибудь знакомого им животного. Замечательно то, что они, никогда даже не слыхавшие о картинах, тотчас же узнавали всякий порядочный политипаж; они каждый раз умели то жестами, то подражанием голоса, или описанием наружности представить мне точные признаки нарисованного животного. Больше всего понравились им изображение людей. Изображение же негра послужило предметом бесконечных острот и неудержимых насмешек.

К вечеру оставили мы этот счастливый люд и пристали после нескольких часов пути к маленькой деревушке, лежащей неподалеку от Россереса. Тут узнали мы, что знакомый наш Али-бей возвратился из своего путешествия в Кассан и лежит больной в Россересе.

В сегодняшнем нашем путешествии мы видели по правому берегу реки только пальмовый лес, в котором редко живут дикие звери. На другом берегу могло быть иначе, потому что вечером несколько раз раздавался голос «лютого зверя»; вероятно, он был голоден и злился на бакару, которая лишила его добычи, быков и диких коз номадов и увела их в безопасные места.

Рано утром явились двое слуг Али-бея и просили, от имени своего господина, доктора нашего навестить его. На случай, если бы мой товарищ захотел ехать верхом, они привели отлично оседланного жеребца. Но доктор, пользуясь попутным ветром, предпочел сделать этот визит на лодке и посетить полковника тотчас же по приезде нашем в Россерес. Али-бей лежал в выстроенной на самом берегу рекубе больной, в лихорадке, но ему становилось уже лучше, а при помощи некоторых лекарств он скоро выздоровел…»

К сожалению, путешествие дальше на юг оказалось невозможно: река от жары сильно обмелела. Отсюда решили сделать несколько охотничьих вылазок в более богатые области. В одном из походов Альфред наткнулся на огромного гиппопотама, которого принял в темноте за большую кучу земли, и только быстрота ног спасла его.

…Настала пора возвращаться. Отмели реки перекрыли дорогу, заканчивались боеприпасы. В лесу стало тихо. Листва быстро опадала, и животные подались в изобилующие водой дальние районы. Богатая добыча — более 1400 птичьих тушек — больше не помещалась в ящиках, и ее пришлось складывать просто в кучи.

Был взят курс на Хартум, где 6 марта 1851 года барка и бросила якорь.

Преданы и забыты

По-прежнему о «шефе» экспедиции Мюллере не было ни слуху ни духу. Но зато случай привел в Судан трех отпускников-англичан. Брем решил объединиться с ними и в качестве проводника отправиться по Белому Нилу. По пути они встретили идущее под австрийским флагом судно, которое везло в Хартум нового консула Константина Рейца. Среди его спутников был Тило Бауэрхорст, немецкий купец из Санкт-Петербурга. Рейц передал Брему письмо от барона Мюллера, в котором, кроме очередных жалоб и пустых обещаний, ничего больше не было.

Консул был хорошо информирован о финансовом состоянии «великого открывателя земель». Все надежды лопнули: Мюллер находился на грани банкротства. Новость, хотя и вполне ожидаемая, все же ошеломила Брема. О продолжении экспедиции нечего было и думать. Намеченные планы оказались химерой. Даже если они и смогут продать собранную коллекцию, вряд ли удастся на эти деньги добраться даже до Каира. Брем был близок к отчаянию.

Положение небольшой команды оказалось критическим. Брем не мог скрывать от товарищей весь трагизм ситуации. Он попросил их самим решать свою судьбу. Рихард Фирталер тут же оставил группу и перешел на службу к консулу. (Вскоре он умрет в Судане. Три ящика его коллекций, предназначенные для герцогского музея, никогда не попадут в родной Кётен.)

Особенно мучило Брема то, что он не может оплатить труд честных слуг. Тем не менее они оставались верными хозяину и не покидали его в самые сложные моменты.

Альфред с головой ушел в сборы коллекций, чтобы заглушить тоску. Настоятельная необходимость в деньгах вскоре заставила его использовать последние оставшиеся возможности: «Я обменял серебряные часы на 8 фунтов пороха! Я продал одежду, оружие, ящики, шкафы, стиральные принадлежности и несколько драгоценных камней, что мне принадлежали. Я распродал все, что только мог. И мое сердце, которое столько времени находилось в печали и заботах, на какое-то время воспрянуло, и я с ружьем на плече погрузился в природу, чтобы затем снова отдаться борьбе». Действительно, трогательные строки.

В трудные месяцы проживающие в Хартуме турки оказались хорошими друзьями. Они бескорыстно помогали Брему в тяжелом положении, в котором тот оказался. Полностью отличалось поведение «братьев-христиан», палец о палец не ударивших ради терпящих бедствие Альфреда и его друзей.

Пережить сложнейший период жизни, в том числе и приступы жестокой лихорадки, Брему помогали его любимые занятия — ухаживание за зверьем. Животные оказались лучшими из друзей, которым он был действительно нужен. Радость, которую они доставляли ему, помогла ему выжить в, казалось бы, безнадежной ситуации. Эта тесная эмоциональная связь, которая помогла Брему в тяжелом положении в тысячах километров от дома, позволила ему сформировать собственное отношение к животным, которое позже неоднократно подвергалось критике как некое «очеловечивание животных».

Особенно нежной была его дружба с львицей Бахидой, не отходившей от хозяина ни на шаг. Она была от роду шести месяцев и размерами едва превосходила пуделя, когда он получил ее в подарок от Латиф-паши. В мгновение ока она привыкла к новой обстановке, где с легкостью ориентировалась. Львица бродила, где ей вздумается: ходила по двору, бывала в сарае и саду, а больше всего обожала лежать на плоской крыше дворовых помещений. Все жители Хартума считали ее сторожем дома и соответственно относились к ней уважительно.

Другие животные вскоре признали ее превосходство. Сопротивлялись до последнего лишь старый павиан и строптивый марабу. Однажды обезьяний вожак задал ей серьезную трепку и повредил Бахиде уши и зрение. Марабу же оборонялся от нее мощным клювом, но в конце концов был посрамлен.

Особенную привязанность испытывала Бахида к одному барану… Они стали просто закадычными друзьями.

Впрочем, предоставим слово самому Брему.

«Но кто же, наконец, была эта Бахида? — спросит читатель. Мне бы следовало, правда, раньше рассказать это, тем более что, как мы знаем, «Бахида» имя девушки, значащее по-персидски «счастливая». Поэтому можно бы подумать, что любовь к женщине была тогда моим утешением. Действительно Бахида была женского рода, но не девушка; короче сказать, Бахида была молодая львица, принадлежавшая Бауэрхорсту, воспитание которой он поручил мне. Он получил ее в подарок от Латиф-паши, потому что я сказал ему, что друг мой находит очень милым это молоденькое животное. Львице было должно быть около полугода, когда мы получили ее. Величиною она была со среднего барсука, совершенно ручная и привыкшая к людям, так что бегала повсюду совершенно свободно.