Борис Соколов - Мата Хари. Авантюристка или шпионка? Страница 28

Мата Хари заявила, несколько смутившись: «Это просто щелочной раствор, он используется для интимных целей. В прошлом декабре мне его прописал один мадридский врач». Проверка полностью подтвердила ее правоту. В качестве симпатических чернил данную субстанцию использовать оказалось невозможно.

Деньги, полученные ею через Дисконт-банк, по ее показаниям, были посланы бароном ван дер Капелленом. Следователь спросил: «Когда вы в первый раз пришли в бюро нашей контрразведки на бульваре Сен-Жермен, 282, были ли вы уже тогда немецкой шпионкой?».

«Я перечел ее перехваченные письма, – сообщает комендант Ладу. – Большая часть из них была адресована капитану, давно служившему на фронте (имелся в виду штабс-капитан В. П. Маслов. – Б. С.). Все они были подвергнуты самому тщательному исследованию, испробованы в наших лабораториях при помощи всяких химических реактивов. В них не было ничего, решительно ничего такого, что могло бы повлечь за собой что-либо, кроме смутных подозрений».

По словам Маты Хари, сказанным на суде, руководитель германской разведки, от которого она получила тридцать тысяч марок, был ее любовником и платил именно за это. «Очень щедрый человек», – заметил председатель судебной коллегии. «Тридцать тысяч марок – это моя обычная цена, – возразила Мата Хари, – все мои любовники платили мне не меньше. Я всего лишь проститутка, а не шпионка».

Капитан Бушардон, сорокашестилетний тщедушный мужчина, с жидкой бородкой, высоким лбом, высоко поднятыми бровями и узким лицом, настаивал: «Внезапно все дело представилось мне абсолютно ясным: Маргарета Зелле снабдила майора Калле целым рядом сообщений. Какими именно? Думаю, что не могу их огласить, поскольку все еще связан служебной присягой. Могу сказать только одно: они расценивались, в особенности нашим центром, как информация, отчасти содержащая важные факты. Для меня же они служили подтверждением того, что эта шпионка так или иначе была связана с определенным числом офицеров и что ей хватило хитрости задавать им некоторые вполне конкретные, и притом коварные, вопросы. Ее связи в других кругах позволяли ей получать информацию о политической ситуации в нашей стране».

Он старался убедить подследственную: «Ведь вы же не могли действовать иначе. Вам стало трудно продолжать жить в Мадриде и по-прежнему встречаться с майором Калле. Поскольку вы знали, что в любое время можете попасть в поле зрения наших агентов, вам поневоле пришлось задумываться, каким образом вы сможете объяснить все это в случае необходимости. Таким образом, с целью мотивировать свои посещения майора и рассеять наши подозрения вы неизбежно должны были делать вид, будто подбрасываете французам определенную информацию. Это основной принцип любой шпионской игры. Вы слишком умны, чтобы не учитывать этого».

Секретное досье, собранное на Мату Хари, было выдано на руки членам военного суда 24 июля 1917 года. Досье составил капитан Пьер Бушардон, военный судебный следователь. Никаких реальных улик против Маты Хари не было, и все обвинение строилось лишь на произвольном толковании ее показаний. Она не имела никакого опыта общения со следственными и судебными органами и потому рассказывала о себе много и охотно, в том числе и такие факты, которые следователь при желании мог обратить против нее. В мемуарах Бушардон охарактеризовал Мату Хари как «врожденную шпионку, точно показавшую, что она была именно такой». С таким пристрастным следователем шансов на спасение у нее не было.

Первая камера, куда поместили Мату Хари, была обита резиной, чтобы предотвратить возможные попытки самоубийства. Писарь, сержант Манюэль Бодуэн, вел протоколы допросов. А еще Мату Хари посещал тюремный врач доктор Леон Бизар. Она жаловалась доктору на обстановку. Ведь в камере, скупо освещаемой одним газовым рожком, был только матрац. Еще она страдала от невозможности регулярно принимать ванну. Ведь она привыкла к чистоте. Почти все друзья во Франции от нее отвернулись, так как любая связь с женщиной, подозреваемой в шпионаже, могла бы не только повредить их репутации, но и привести к их собственному аресту. По свидетельству доктора Бизара, Мата Хари была благодарна любому человеку, который с ней разговаривал. Но круг общения поневоле ограничивался доктором Бизаром, его ассистентом доктором Жаном Бралем и тюремными священниками: католиком отцом Доммерком и протестантом преподобным Жюлем Арбу.

Бушардон сознавал, что улик против подследственной практически нет. Так обычно и бывает в делах о шпионаже, когда подозреваемого не удается задержать с поличным. У следователя были только перехваченные телеграммы, в которых, как он считал, речь шла именно о Мате Хари. Но их содержание стало известно Бушардону только к седьмому допросу, который состоялся 1 мая 1917 года. Теперь следователь нисколько не сомневался в виновности Маты Хари, хотя прямого отождествления ее с агентом Х-21 в текстах перехваченных радиограмм не было. В деле были также донесения агентов Ладу и подтверждения, что Мата Хари получила заграничные переводы в банке «Комптуар д’Эскомпт». Присутствовала информация о том, что она попыталась вернуться в Голландию, но, как мы помним, эта поездка предпринималась с санкции Ладу. Были также результаты лабораторной экспертизы некоторых предметов, найденных в ее номере при аресте: пудры, румян, губной помады, кремов и духов. Особенно следователя интересовала баночка или тюбик, в которой будто бы были чернила для тайнописи, «которые можно приобрести только в Испании».

Когда на допросе 12 апреля капитан Бушардон спросил ее о цели применения этих «секретных чернил», она честно призналась: «Это просто средство для промывания, чтобы избегать беременности после каждого полового акта. Мне его выписал врач в Мадриде в декабре прошлого года». Так оно и оказалось на самом деле.

Лишь 22 апреля 1917 года, получив право на переписку, Мата Хари в письме к нидерландскому консулу сообщила, что ей кажется, будто «в Голландии никто не знает, что со мной случилось, хотя я и написала письмо моей служанке». Имелась в виду Анна Линтьенс. Тюремная администрация отправила адресованное Линтьес письмо в голландское посольство, где его получили не слишком скоро. В тюремном офисе сохранилось другое письмо Маты Хари, где было написано: «Я невиновна и никогда не занималась никаким шпионажем против Франции. Потому я прошу принять все необходимые меры, чтобы меня отпустили». К нему тоже никто не прислушался. Письмо, адресованное в МИД Голландии, также не достигло адресата, и голландские дипломаты за Мату Хари пока что не хлопотали.

Только на второй неделе апреля кто-то обратился в МИД Голландии с заявлением, что очень давно не получал никаких вестей от Маты Хари. Скорее всего, это был барон ван дер Капеллен. В ответ на это обращение 11 апреля в Париж была послана телеграмма за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона: «Пожалуйста, телеграфируйте нынешний адрес Маргареты Зелле, она же Мата Хари. Ее последний известный адрес – „Палас-Отель“, авеню Монтень, 25. Еще просим спросить, не планирует ли она в ближайшее время вернуться на родину». Голландское посольство в Париже об ее злоключениях ничего не знало.