Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография - Андрей Юдин Страница 28

рокер Сергей «Сэр» Щелкановцев вспоминал: «Это был всего второй концерт “Рок-фаната”, но случилась удивительная вещь: с первой же ноты они так взяли зал за глотку, что ошалевшая толпа чуть было не разобрала площадку на мелкие запчасти. И это была не тупая вакханалия заведенных малолеток — в те времена на концерты в основном ходили вполне взрослые, музыкально подкованные люди... Никто не мог понять, в чем дело, но теперь-то я знаю, что это было, — мы стали свидетелями полевых испытаний Саниной харизмы».

Весной 1987-го Сашка съездил в Питер, где услышал Башлачева и Шевчука. Вскоре он написал «Рабочий рок-н-ролл» и песню-манифест «Россия»:

Взятки в больницах, в комсомоле — ублюдки,

Травля поэтов, индустриальная мафия,

Фашисты из Люберец и проститутки —

Неужели уже это — твоя эпитафия?..

Парням новые песни Чернецкого показались «слишком смелыми», и он ушел из группы. В июле к нему в гости заглянул Павел Михайленко, студент-архитектор и басист харьковской «ГПД», чтобы предложить поездку в Ригу. Там, в лагере хиппи, скрывался от призыва в армию их общий знакомый Костя Костенко.

Когда земляки приехали на реку Гауя, они сразу поняли, что хиппанская среда им совершенно не подходит: «Чай они заваривали из каких-то подорожников. Искали блох друг на друге. И опять же — сексуальная революция в пределах лагеря. Было жуткое ощущение, что всюду процветает триппер. К тому же у Паши были короткие волосы, и на него косились: “Этот парень, похоже, не наш!..”»

Наутро харьковчане сбежали в Ригу, где через пару дней начинался рок-фестиваль. Абонемент на пять концертов стоил 10 рублей. Это была вся их наличность. Казалось бы, полный облом, но дальше началась цепь счастливых случайностей. Употребив под настроение литр водки, Чернецкий с Михайленко двинулись в центр, на Домскую площадь. Там они уселись на булыжную мостовую и стали по очереди петь свои песни — «Правду», «Рабочий рок-н-ролл», «Паука на стене». Неожиданно из обступившей их толпы возник человек, который назвался членом оргкомитета фестиваля: «Надо, чтобы вы у нас обязательно выступили. Как вы называетесь?» — «Да никак!.. Мы все играем в Харькове в разных группах, и вообще — люди разные» — «Отлично! Вот так и назовитесь: “Разные люди”!..»

На концертную площадку группа-экспромт пришла с обшарпанной гитарой. «Мы должны были выступать вторыми, — рассказывает Чернецкий. — Паша обнаружил, что его губная гармошка сломана, но пару нот он все-таки пообещал выдавить. Костик нашел в туалете пластиковое ведерко, высыпал оттуда грязные бумажки — это были бонги».

С такими «инструментами» парни вышли на сцену. Но, как писал рок-журналист Илья Смирнов, «пронзительная искренность песни “Россия, где твоя вера?” произвела настолько сильное впечатление, что “Разные люди” заняли второе место, уступив только “ЧайФу”».

Расставаться после такого триумфа не захотелось, и «ГПД» пригласила к себе Чернецкого вокалистом. Кроме него, в состав группы вошли: Павел Михайленко — бас, Олег «Клим» Клименко — гитара, Евгений Обрывченко — клавишные, Владимир Кирилин — ударные. Полгода они сидели по восемь часов в подвале, репетируя новую программу.

В сентябре 1987-го «ГПД» отправились на фестиваль в подмосковный Подольск. Но выступить там не удалось, поскольку харьковчане не сумели отыскать человека, который их пригласил.

— Ночевать было негде, — вспоминает Чернецкий, — и мы оттуда еле соскочили: весь Подольск был забит люберами, съехавшимися «бить панков». После концерта прямо на платформе для электричек возникла драка. Если бы мы спели там своего «Любера»[42], нас бы точно убили, и никакая бы милиция нас не спасла.

Именно тогда, в Подольске, харьковчане упустили реальный шанс попасть в «первый дивизион» нашего рока: практически все участники «советского Вудстока» мгновенно приобрели всесоюзную известность, не говоря уже о небывалом триумфе «ДДТ» и «Наутилуса». К тому же приз Подольска — ежик с гитарой — очень подошел бы группе, стиль которой критики определили как «воинствующий харьковский рок».

Вспоминая тот период, Саша говорит: «Перед концертом мы глотали чистый спирт, запивали водой из-под крана и делали “паровоз”[43]. На сцену выходили как на линию огня. В зале обязательно сидели люди из горкома комсомола, переодетые кагэбэшники, которые строго следили за тем, чтобы мы ничего антисоветского не сотворили, не сказали. Мы делали всё, чтобы побольше задеть этих гадов, которые нас давили и запрещали».

Весной 1988-го Чернецкий вместе с делегацией Харьковского рок-клуба в очередной раз побывал в Ленинграде, где познакомился с поволжскими рокерами, и получил от них приглашение на фестиваль в Горьком. В отличие от дзержинцев, встреча с «тёзками» его не угнетала.

— Наше название, — вспоминает Саша, — было на уровне стеба. Три этих буквы мы расшифровывали как хотели. Например, «Городской психдиспансер». Или — «Господи, помоги дебилам», «Говно, подонки, дерьмо». В каждом городе по-своему. В Прибалтике на афишах напечатали, что «ГПД» — это, оказывается, «Гласность, перестройка, демократия».

* * *

— Вышли «серые лошадки», — вспоминает Чиж выступление харьковской «ГПД» в Горьком, — и с первой же песни все просто оцепенели. А до них было от чего цепенеть — по-настоящему «рубились» рижский «Цемент», «Калинов мост», москвичи из «Веселых картинок». А Сашка вышел, долбанул, и у меня голову свернуло...

Парень из Харькова, в отличие от многих «героев рок-н-ролла», не зубоскалил и не стебался — он обличал «совок» с предельной беспощадностью. В системе образов той эпохи он напоминал воскресшего Павку Корчагина, который с ужасом увидел, что натворили за 70 лет его товарищи-большевики («Не говори мне о революции, — пел Чернецкий, — Она умерла в двадцать четвертом»), сжег свой партбилет, взял гитару и ушел «партизанить» в отряд рокеров. И если блюзы-частушки того же Полковника вызывали, по свидетельствам очевидцев, желчный нервный смех, то манифесты Чернецкого — мурашки.

— Я такого никогда не слышал и не видел у нас в стране, — говорит Чиж. — И Сашка был такой бескомпромиссный — сказал бы «плакатный», да неправильно, — какой-то честный наотмашь: «Ну, вые**те меня, б**, но я такой!..»

Естественно, с ним захотелось познакомиться. «Но в гримерку как-то неудобно было зайти, — рассказывал Чиж. — Мы-то звезды были местные, районные, а они как бы всесоюзные... А потом нас с ними в заключительный гала-концерт поставили. И мы все попали в одну гримерку». Здесь Чижа ждало еще одно потрясение: Чернецкий-на-сцене и Чернецкий-за-кулисами отличались так же сильно, как доктор Джекил и мистер Хайд[44].

— Выходит на сцену злющий, мрачный, — вспоминает Баринов. — Со сцены ушел