Валерий Шамбаров - История княжеской Руси. От Киева до Москвы Страница 28

Одновременно назревал еще один конфликт. Каждая национальная церковь имела своих святых покровителей. Великий князь и его духовные советники готовили материалы для канонизации русских святых. В первую очередь, св. Владимира Крестителя. Это было закономерным и само собой разумеющимся. В любой стране монарх, приведший ее к христианству, вскоре после преставления признавался святым. Прочие его земные дела даже в расчет не принимались. Обращение целого народа к Христу перевешивало и прошлые языческие заблуждения, и частные прегрешения. «Ибо дерево познается по плоду» (Матф., 12, 33), а в таких случаях плоды говорили сами за себя. Кроме того, еще св. Владимир начал подготовку к канонизации своей бабки, св. Ольги. На Руси появились и страстотерпцы, свв. Борис и Глеб, духовенство исследовало обстоятельства их мученичества, было составлено «Сказание», заготовка для Жития [85].

Но… Константинопольская патриархия в прославлении русских святых отказала. Беспричинно и наотрез. Точнее, причины-то были очевидными. Св. Владимир слишком крепко насолил Византии. Св. Ольга тоже вела себя очень нелояльно к Константинополю. Свв. Борис и Глеб были сыновьями болгарки, а скандал с царевной Анной и переориентацией Руси на Болгарию не забыли. Да и вообще, разве можно было «варварам» иметь святых? Существует предостаточно греческих святых, пусть молятся им, заодно привыкают почитать греков как таковых, высший народ, более близкий к Господу.

Но и назвать истинные причины было нельзя. Отказ – официальный документ. Византийцы в собственных хрониках тщательно обошли историю взятия Херсонеса, крещения св. Владимира, его женитьбы. Разве можно было расписаться в том, как русский князь обставил их империю? Отказ округло мотивировали всего лишь тем, что св. Владимира «Бог не прославил» посмертными чудесами. Русские богословы весьма квалифицированно возражали, что чудеса творят и бесы, а многие святые их не творили [30]. Нет, патриархия оставалась будто глухой, повторяла одно и то же. Насчет святых Ольги, Бориса и Глеба отделывались другими формальными отговорками.

Тут уж допекло. Загремел голос Илариона. В Киеве как раз завершили строительство Золотых ворот, их венчал храм Благовещения, и на его освящении перед всем государевым двором, столичной знатью и митрополичьим клиром духовник великого князя прочел написанное им «Слово о законе и благодати». Ясное дело, оно создавалось с ведома и одобрения Ярослава. Это было и блестящее богословское произведение, и шедевр литературы, и взрывной политический трактат. Иларион разобрал суть иудаизма, основанного на законе, и противопоставил ему христианство – закон властвовал до Христа, а дальше в мир пришла Благодать Божья. Но ведь и византийцы, как прежде евреи, вообразили себя «народом избранным», пытаются регламентировать Веру собственными мертвыми законами. А она дается по Благодати – тому, кому сочтет нужным Господь. Да и Русь приняла крещение не от греков – приняла от собственного великого князя, на которого снизошла Благодать.

«Слово» было гимном св. Владимиру, гимном всей Руси. Иларион указывал, что Русская земля «не худая, не неведомая», а «известна и слышима во всех четырех концах земли», воспевал Киев, «величием сияющий», «церкви процветающие», «христианство возрастающее». А св. Владимира сравнивал с апостолами, со св. равноапостольным императором Константином, принесшим свет Веры Римскому царству. Славил и предков Владимира великих князей Игоря, Святослава, их мужество в битвах, победы, могущество – несмотря на то, что они были язычниками, а битвы-то вели с византийцами. Иларион не забыл подчеркнуть титул Владимира Святославовича, унаследованный Ярославом – каган [85]. Это был хлесткий и откровенный ответ на греческие притязания «исключительности».

Между тем, Константинополь все глубже скатывался в мерзость. В 1041 г. Михаил Пафлагонянин умер, и царица Зоя вышла за «сына» Калафата. Но делить ложе со старухой было не слишком приятным занятием. Калафат терпеливо совершал это, пока от его пыла зависела дальнейшая карьера. Заполучив корону, он настроился иначе. В 1042 г. решил, что императрице пора удалиться в монастырь, а править будет он сам. Но он не рассчитал своих сил. Сестрички Зоя и Феодора помчались по улицам, поднимая столичную чернь. Открывались винные подвалы, в толпу швырялись деньги, горожане взбурлили «за нашу матушку Зою» [100]. Калафата свергли и ослепили. А Зоя озаботилась, кем бы его заменить, и вспомнила давнего любовника Константина Мономаха. Этот фанфарон и бабник уже дважды был женат, в свое время за связь с Зоей угодил в ссылку и жил там с собственной племянницей Склиреной. Его извлекли в столицу, без проблем обвенчали и короновали, хотя 64-летней Зое пришлось смириться с наличием племянницы. Устроились дружно, по-семейному, втроем.

Но во время переворота в Константинополе пьяные толпы бесчинствовали, под горячую руку погромили лавки русских купцов, были убитые. Ярослав Мудрый потребовал возмещения убытков и наказания виновных. Мономах и Зоя спустили дело на тормозах, они не хотели обижать сброд, который обеспечил их победу. Это стало последней каплей. В 1043 г. великий князь объявил Византии войну. Впрочем, грабеж и убийство стали лишь предлогом. Настоящую причину, как ни парадоксально, раскрывают греческие хроники. Они назвали войну… «восстанием русов» [30]. Да-да! Восстанием! Нашу страну и впрямь старались принизить до положения подневольной провинции. Пришла пора внести ясность.

Для удара был выбран подходящий момент – против Византии восстала Сербия, взбунтовался военачальник Георгий Маниак. Командовать войском государь поручил сыну Владимиру и воеводе Вышате. Оно было небольшим, 10–12 тыс. Отправлялось без конницы, обозов, осадных машин, десантом на лодках. Для взятия города с миллионным населением такая армия, конечно, не предназначалась. Но Ярослав, Иларион и другие советники великого князя знали отечественную историю. Изучали документы и старые договоры, подтверждавшие – Олег, Игорь, Ольга, Святослав, взимали с греков дань [27]. Владимиру Ярославичу дана была четкая инструкция: как следует пугануть византийцев, если нужно, разорить окрестности их столицы и добиться выплаты дани. Не из-за денег, стоило ли огород городить из-за скольких-то фунтов серебра или золота? Но, по средневековым нормам, монарх, выплативший дань, считался подданным победителя. Вот и попробуйте после этого задирать носы…

Мономах сперва распетушился, хотел показать себя настоящим императором, оправдать прозвище (Мономах – единоборец). Велел арестовать русских купцов в Константинополе, русских наемников на греческой службе, разослать их по разным городам. Но у Босфора показался флот Владимира, и царь заюлил. Направил послов, соглашался выплатить штраф за убийство, компенсировать убытки. Конечно, этого было уже мало, военные издержки тоже чего-то стоили. А Владимир и задачу имел вполне определенную, объявил: отстегивайте дань. Все греческие цари в подобных ситуациях предпочитали откупаться, Ярослав это учел. Но… он не учел, что казна Мономаха была пуста. Совершенно. Все растранжирили на переворот, на празднества коронации, на подкуп мятежных сербских вождей и военных.