Владимир Успенский - Зоя Космодемьянская Страница 29

— Да.

— Саперы останутся на кромке болота, — объяснил ему обрадованный Епанчин. — Давай укажем им приметное место. Будут ждать связного до завтрашнего утра. С первым твоим донесением. — И, подумав, махнул рукой. — Сам буду ждать вместе с саперами. Начальство переживет как-нибудь мое отсутствие.

— Простынешь, — сказал Крайнов. — Одет легко.

— А уж это моя забота, — буркнул Епанчин, уловивший смешок в голосе парня.

Невозможно рассказывать об отряде Крайнова, о Зое Космодемьянской, не говоря о полковнике Полосухине, о его славной и легендарной 32-й стрелковой дивизии, чьи боевые дела вписаны золотыми буквами в историю Великой Отечественной войны. Нельзя оторвать одно от другого, не будет полной ясности, потускнеет, измельчится панорама событий. Ведь саперы именно этого соединения проводили отряд Крайнова через линию фронта; в полосе этого соединения, и прежде всего для его пользы, трудились потом разведчики.

В некоторых работах о Зое Космодемьянской говорится, что отряд Крайнова действовал якобы на участке «27-й Дальневосточной Краснознаменной дивизии, прибывшей на защиту Москвы». Это явная ошибка, недопустимая ошибка. 27-я не входила в состав 5-й армии, ее вообще не было на том оперативном направлении. Достаточно посмотреть любой официальный источник, чтобы не оставалось никаких сомнений. Хотя бы книгу «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», которая вышла в 1964 году в Военном издательстве, под редакцией Маршала Советского Союза В. Д. Соколовского. Там указано расположение всех воинских соединений, сражавшихся на подступах к столице. Из приложенных схем видно, что деревня Обухово, неподалеку от которой ноябрьской ночью пересек линию фронта отряд Крайнова, находилась на участке 32-й стрелковой дивизии.

С этой дивизией, повторяю, тесно связаны действия комсомольцев-разведчиков, поэтому о ней и ее командире надо сказать особо. История и боевые традиции у нее славные. Одна из старейших в Красной Армии, полки ее громили белогвардейцев в годы гражданской войны. В начале тридцатых годов дивизию перебросили на Дальний Восток, в Приморье, на границу с Маньчжурией, которую тогда оккупировали японцы.

Один из батальонов разместился на Каульской сопке. От нее в сторону границы тянулась широкая низина, сплошь заросшая кустарником, настолько густым и высоким, что там ничего не стоило заблудиться. Издавна это место облюбовали контрабандисты. По тайным тропам переходили здесь наш рубеж шпионы и диверсанты. Местные жители старались держаться подальше от этой низины. Стычки, а порой и бои с нарушителями вспыхивали почти каждый день, особенно до хасанских событий. Батальон поднимали по тревоге — навстречу пулям! Страна жила мирной жизнью, а для красноармейцев в этом районе затяжной многолетний бой не прекращался, не спадало постоянное напряжение.

Полковник Полосухин гордился своей дивизией, про себя называл ее «спартанской». Впрочем, назвать ее можно было и таежной, и болотной, и вездеходной, и непотопляемой. Недели и месяцы проводила она вдали от казарм, совершая марши, преодолевая горы, форсируя реки, прокладывая колонные пути через лесные дебри. И каждый марш заканчивался учебным «боем», стремительной атакой или отражением натиска «противника». Причем всегда на новой, незнакомой местности — Полосухин считал это необходимым, чтобы избежать шаблона, привычки.

Трудно было служить в 32-й стрелковой. Обувь изнашивалась вдвое быстрее, чем в «спокойных» частях, стоявших в глубине страны. Гимнастерки обдирались в лесных походах, сопревали на солдатских плечах гораздо скорее, чем планировали интенданты. Привычными были нарекания хозяйственников: слишком много боевых патронов изводят на учениях стрелки. Но зато люди получали здесь настоящую выучку. А неприятности Виктор Иванович Полосухин брал на себя.

В сентябре сорок первого года дивизия получила приказ погрузиться в вагоны. Больше двадцати эшелонов потребовалось, чтобы поднять на колеса «хозяйство Полосухина». И понеслись они на запад длинной цепочкой, почти не делая остановок. Повсюду, задерживая другие составы, загорался для них зеленый свет. В считанные минуты менялись на станциях паровозы. Забрасывали в теплушки сухой паек, кипы свежих газет и вот уже тревожно подхлестывал, торопил гудок, поспешно выстукивали колеса: скорей, скорей, скорей! И всем было понятно: значит, плохо, очень плохо на фронте, если гонят дивизию через всю страну таким стремительным темпом, значит, очень надеются на дальневосточников!

И вот — Москва. Почти никто из бойцов раньше не видел столицу. А теперь эшелоны шли по окружной дороге через Владыкино, Лихоборы, Красную Пресню. Люди теснились в дверях теплушек, жадно разглядывая огромный город, затянутый пеленой холодного тумана.

Видны были улицы, казавшиеся очень широкими. Тысячи окон, крест-накрест заклеенных полосками бумаги. Много асфальта, много заводских труб…

Женщины и дети с надеждой смотрели на бойцов в новой форме, на платформы, покрытые брезентом, под которым угадывались стволы пушек. Светлели их лица, приветливо махали руками, а старухи осеняли эшелоны крестным знамением.

Выгружалась дивизия в Можайске и на соседних станциях. Здесь чувствовался фронт. Налетала вражеская авиация, горели дома. С запада шли остатки разбитых, вырвавшихся из окружения частей. Сотни изнуренных, подавленных красноармейцев. Многие без оружия.

Полосухин, прибывший с первым эшелоном, знал, что боеспособных советских войск впереди нет, фронт создается заново. Дальневосточникам приказано встать на Бородинском поле, перекрыть две важнейшие магистрали, по которым гитлеровцы рвались к столице: широкую асфальтированную автостраду Минск — Москва и железную дорогу, бегущую от Смоленска.

Объезжая на машине Бородинское поле, Виктор Иванович испытывал такое ощущение, будто все тут давно знакомо ему. Сколько раз мысленно бывал он с фельдмаршалом Кутузовым, с генералом Раевским, с Пьером Безуховым в соседних деревнях, в лесах и оврагах, хорошо знал, где и какие располагались редуты и флеши. Два увлечения было у Полосухина, и первое из них — книги. Все свободное время отдавал он художественной литературе, помогавшей ему понимать людей, разбираться в сложных взаимоотношениях человеческих, анализировать минувшие события. Ну и, конечно, литература военная, специальная. Ему не довелось окончить академию, за спиной была лишь Томская пехотная школа да курсы усовершенствования «Выстрел». Но в общении с «академиками» он почти не ощущал пробелов в своей подготовке, не уступал в знаниях, только знания эти достались ему ценой очень большого труда. В походах, уставая не меньше, чем бойцы, он перед сном сидел два-три часа возле копчушки в штабной палатке, листая книгу или учебник. А утром поднимался вместе со всеми. Или еще раньше.