Борис Шубин - Дополнение к портретам Страница 29

Земля Святогорского монастыря, близкая к «милому пределу», была выбрана самим поэтом.

Вернувшись в апреле 1836 года с похорон матери в Святогорском монастыре, Пушкин сказал жене П. В. Нащокина, что смотрел на работу могильщиков и, любуясь песчаным сухим грунтом, вспомнил о Павле Воиновиче, который в это время был болен: «Если он умрет, непременно его надо похоронить тут, земля прекрасная, ни червей, ни сырости, ни глины, как покойно ему будет здесь лежать…» Но, говоря о друге, думал о себе: ведь тогда же, когда хоронил мать, откупил место и для себя, уплатив в монастырскую казну положенную сумму. Приготовления его, увы, очень скоро пригодились.

Перезябшие ямщики, не зная хорошенько дороги в Святые Горы, завернули в Тригорское. «Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтобы не встретиться с Тригорским и с нами», – записала дочь П. А. Осиповой Е. И. Фок.

Похоронили А. С. Пушкина на рассвете 6 февраля. Крестьяне на плечах вынесли гроб из церкви и опустили в только что вырытую мерзлую могилу. «Мы предали земле земное…» – записал А. И. Тургенев.

Некоторые плакали. Речей над гробом не произносилось.

Царь не воспротивился последней воле Пушкина, полагая, что чем дальше от столицы он будет покоиться, тем скорее о нем забудут. Он не мог предположить, что этот уголок исконно русской земли станет священным местом, нашей Меккой.

«…Лучшим местом на земле я считаю холм под стеной Святогорского монастыря в Псковской области, где похоронен Пушкин, – писал К. Г. Паустовский. – Таких далеких и чистых далей, какие открываются с этого холма, нет больше нигде в России…»

Мысль Паустовского хочется продолжить и сказать о далеких и чистых далях, открывающихся с высот поэзии Александра Сергеевича Пушкина.

П. А. Плетнев, побывавший на могиле Александра Сергеевича одним из первых, так обрисовал ее первоначальный вид: «Площадка – шагов в двадцать пять по одному направлению и около десяти по другому. Она похожа на крутой обрыв. Вокруг этого места растут старые липы и другие деревья, закрывая собою вид на окрестность. Перед жертвенником есть небольшая насыпь земли, возвышающаяся над уровнем с четверть аршина. Она укладена дерном. Посредине водружен черный крест, на котором из белых букв складывается имя „Пушкин“.

Спустя четыре с половиной года после гибели мужа «смертельно опечаленная» Наталья Николаевна установила на его могиле памятник, сохранившийся до наших дней.

«Пушкина хоронили дважды, – пишет в своей книге „У лукоморья“ хранитель этого заповедного края С. С. Гейченко. – …Установка памятника оказалась непростым делом. Нужно было не только смонтировать и поставить на место привезенные из Петербурга части, но и соорудить кирпичный цоколь и железную ограду; под все четыре стены цоколя на глубину два с половиной аршина подвести каменный фундамент и выложить кирпичный склеп, куда было решено перенести прах поэта. Гроб был предварительно вынут из земли и поставлен в подвал в ожидании завершения постройки склепа. Все было завершено в августе».

Скромное надгробье представляет собой невысокий (чуть более двух метров) четырехгранный обелиск белого мрамора, возвышающийся над небольшой аркой с траурной урной. Арка опирается на массивную черную плиту, на которой золотыми буквами выбиты имя, отчество, фамилия, место рождения и даты рождения и смерти. И больше ничего. Да больше и не надо: Александр Сергеевич Пушкин – этим все сказано.

15

Можно ли было спасти Пушкина?

Вопрос этот в различных вариациях возникает так часто, что и нам от него не уйти. Уже сама постановка его говорит о многом: Поэт, скончавшийся почти полтора века назад, воспринимается как наш современник, и время не в состоянии приглушить боль утраты.

Чтобы грамотно оценить возможности лечения, надо прежде всего иметь представление о морфологических изменениях в органах погибшего.

До нас дошла записка Даля «Вскрытие тела Пушкина», из которой следует, что, кроме огнестрельного многооскольчатого перелома костей таза и сравнительно небольшого количества крови, скопившейся в животе, имелось воспаление брюшины. Его источником, по всей видимости, было омертвение стенки тонкой кишки на ограниченном участке («величиною с грош», как отметил В. И. Даль).

Причина изменений кишки до сих пор окончательно не установлена: одни считают это результатом ушиба пулей, другие – вторичного ранения острым костным осколком, хотя для развития перитонита это уже не существенно.

«Вскрытие… показало, что рана принадлежала к безусловно смертельным», – подвел итоги В. И. Даль.

Однако прежде чем мы попытаемся понять, почему он сделал такое безоговорочное заключение, несколько слов о самой процедуре вскрытия.

Производилось оно в соответствии с Указом военной коллегии от 1779 года об обязательном вскрытии трупов умерших насильственной смертью. Выполнено оно, к сожалению, не в полном объеме и весьма поверхностно. Это понимал Даль, записавший: «Время и обстоятельства не позволили продолжить подробнейших разысканий».

Но осуждать исследователей нельзя: за стеной раздавались рыдания Натальи Николаевны, а с улицы доносился неутихающий гул толпы.

Расчет времени, проведенный Ш. И. Удерманом, дает основание считать, что вскрытие было выполнено 29 января в промежутке между 16 и 20 часами.

В самом деле, раньше – нереально, так как около часа ушло, пока скульптор Гальберг снимал гипсовую маску, а позже – сомнительно: в 20 часов, как записано в дневнике А. И. Тургенева, была панихида, после которой, учитывая религиозно-этические соображения, вряд ли стали бы производить вскрытие. На следующий день в передней уже был выставлен гроб с телом покойного.

Лицо поэта, по воспоминаниям очевидцев, было необыкновенно спокойно. Казалось, он спал. Кудрявые волосы разметались по атласной подушке, густые бакенбарды окаймляли впалые щеки, выбивались из-под широкого черного галстука. Пушкина положили в гроб не в ненавистном ему камер-юнкерском мундире, а в его любимом темно-коричневом сюртуке.

В. А. Жуковский величавым гекзаметром написал простые и трогательные стихи: «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе руки свои опустив… были закрыты глаза. Было лицо его мне так знакомо…»

Записка Даля о вскрытии не является официальным документом. Да и составлена она не по форме.

Вскрытие – и это мы уже обсуждали – должно быть, производил доктор Спасский, имевший на то полное право как дипломированный судебно-медицинский эксперт. Надо полагать, что им был составлен официальный протокол, который, возможно, когда-нибудь и будет обнаружен. А записка Даля – это больше впечатления человека, присутствовавшего при исследовании или, может быть, помогавшего Спасскому. Но и той информации, которая содержится в ней, вполне достаточно, чтобы согласиться с утверждением Владимира Ивановича о безусловной смертельности ранения.