Дмитрий Старостин - Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах Страница 29

В один прекрасный день Стюарт явился на свой обычный психиатрический сеанс. После нескольких рутинных вопросов китаянка принялась делать какие-то записи в его медицинской карте и заполнять бланки необходимых рецептов. Поглощенная этим кропотливым трудом, психиатр и не заметила, как сидевший напротив пациент медленно расстегнул брюки и принялся мастурбировать, не сводя с нее глаз. Возможно, китаянка склонна была считать свой почтенный возраст надежной гарантией против каких-либо поползновений. В опрометчивости этого вывода ей пришлось убедиться, когда заключенный Стюарт, дождавшись кульминационного момента, встал во весь рост и вплотную приблизился к столу. Масштабы нанесенного ущерба точно неизвестны: по одним данным, пострадали лишь медицинские бумаги, по другим — незадачливая китаянка и сама попала в зону поражения. Так или иначе, из клиники Стюарт не вернулся. Я видел только, как два надзирателя быстро и ожесточенно побросали в мешок его барахло.

Конечно, далеко не все заключенные видят в вольной медработнице или учительнице лишь объект своего либидо. Многие арестанты годами не слышат ни единого слова жалости или участия, тяготятся постоянной необходимостью скрывать свою боль, чтобы не показаться слабыми. Такие люди готовы месяцами льстить и угождать даже самой невзрачной вольной женщине, лишь бы только получить в ответ ласковую улыбку или несколько сочувственных слов. В Фишкиллской тюрьме летом 1996 года преподавала арифметику молодая и довольно миловидная девушка, учительница из близлежащей средней школы. Она устроилась подрабатывать на время каникул и не привыкла еще относиться к ученикам-зекам с постоянным презрительным раздражением. В классе, где почти все были ее ровесниками, учительницу совершенно боготворили. В конце августа, вернувшись в свою школу, она прислала самому прилежному ученику и воздыхателю из зеков коротенькое дружелюбное письмецо. Адресат, вне себя от восторга, таскал его по всей зоне и демонстрировал друзьям и знакомым, бережно придерживая за краешек.

Многие одинокие арестанты мечтают завести роман по почте. С кем переписываться — вопрос не столь важный. Некоторые разыскивают адреса своих любовниц из прошлого или даже каких-то случайных знакомых. Другие обращаются за помощью к товарищам по заключению. Любое упоминание о жене или подруге во время коллективного тюремного трепа почти неизбежно влечет за собой чей-нибудь вопрос: — «А сестер у нее нету?» Предоставить приятелю адрес женщины на воле считается в нью-йоркских тюрьмах одним из самых больших одолжений. Разумеется, адреса дают только людям, в надежности которых нет сомнений, а в тюрьме такие встречаются не часто. Памятуя об этом, некоторые «гнилые» арестанты прибегают к недозволенным приемам: подсматривают обратный адрес на чьем-нибудь конверте или пытаются сунуть записочку в комнате свиданий. Такие дела чреваты очень серьезными последствиями. Одному армянину, который всего лишь подмигнул в комнате свиданий сестре какого-то доминиканца, едва удалось успокоить разбушевавшегося блюстителя семейной чести.

Некоторые заключенные публикуют объявления в газетах, в разделе «Знакомства». Этод метод иногда бывает очень успешным. Женщины, романтически настроенные, жалостливые или просто одинокие, могут охотно начать ни к чему не обязывающий роман на расстоянии. Конечно, многое зависит от того, как объявление составлено. Саша, мой приятель из Риги, отбывавший небольшой срок, напечатал такой текст в эмигрантской газете «Курьер»: «Молодой парень, скоро будет 24. Практически один в этой стране, находится в местах лишения свободы. Хочу найти друзей, способных поддержать в тяжелую минуту».

Урожай выдался неплохим: четыре письма в первую же неделю. Откликнулась женщина 45 лет, недавно приехавшая в США, одинокая и сочувствующая Сашиному горю. Второе письмо также содержало слова утешения: его прислал пожилой мужчина, прихожанин нью-йоркской православной церкви, обещавший молиться за Сашино скорейшее освобождение. Третье письмо было очень игривое, от девушки, живо интересовавшейся, что Саша любит носить, на чем ездить и где отдыхать. Мадемуазель, судя по всему решила, что ей улыбнулось весьма перспективное знакомство с крутым авторитетом.

Одновременно с ее посланием пришел конверт, в который была вложена лаконичная записка: «Я тоже из бригады. Держись, браток!» — и квитанция денежного перевода на 50 долларов. Очевидно, это был уже настоящий «крутой». Возможно, имело бы смысл переслать письмо № 3 отправителю письма № 4, но он, к сожалению, не оставил обратного адреса.

Четыре письма, конечно, далеко не рекорд. Сашино объявление все-таки было достаточно сдержанным. Я знал негра, не пожалевшего денег на 20-строчную клюкву о нежном сердце, благородных устремлениях и вечной любви, которая была напечатана в известном еженедельнике для любителей рэпа. На объявление откликнулись полторы дюжины женщин, многие из которых свои письма надушили, напомадили и разукрасили сердечками. Вместе с разномастными негритянками неожиданно отозвалась одна 17-летняя чешка, очевидно, тоже любительница рэпа. Она жаловалась тюремному адресату на свою скучную и беспросветную жизнь в чикагском жилом комплексе для пенсионеров, где она оказалась вместе со своей бабушкой.

Автор столь успешного объявления вообще был довольно любопытным типом. Джеймс Вильямс, уроженец Багамских островов, отбывал свой третий или четвертый срок за вооруженное ограбление. Внешность у него была совсем не преступная: низенький, кругленький, с постоянно растянутым в улыбке пухлым ртом и маленькими ушками, по форме напоминавшими вареники. Вильямсу, судя по всему, надоело постоянно сидеть в тюрьме, и он решил переквалифицироваться в легального бизнесмена. Так как когда-то он работал помощником швейцара, то без лишних колебаний избрал карьеру могущественного риэлтора. Действовал он очень решительно. Первым шагом мистера Вильямса стало обращение в иудаизм — религию, призванную облегчить ему будущее вхождение в круг гигантов нью-йоркской торговли недвижимостью — Рудиных и Мильштейнов.

Вторым шагом предполагался альянс с состоятельной женщиной, которая стала бы по выходе Вильямса из тюрьмы источником первоначального капитала. Для этого и был затеян проект с объявлением в разделе «Знакомства». Вильямс с гордостью демонстрировал мне аккуратно расчерченный лист, где в графе «Дебет» была указана стоимость объявления, конвертов и почтовых марок, а в графе «Кредит» должны были вскоре появиться суммы денежных переводов и долларовые эквиваленты продуктов, одежды и обуви, которыми снабдят его наивные искательницы нежного сердца за тюремной решеткой. Я с содроганием подумал об участи, уготованной бедной чешке и ее чикагской бабушке.