Клеменс Подевильс - Бои на Дону и Волге. Офицер вермахта на Восточном фронте. 1942–1943 Страница 29

По возвращении домой мы миновали холм, на котором наряду с тыквами и арбузами росли настоящие дыни. Побродив по уже убранному полю, мы нашли на земле еще кое-какие из этих овальных фруктов лимонно-желтого цвета. Их пряный овощной аромат отличал их от арбузов, лишенных запаха. Мы взяли столько, сколько смогли унести в руках.

28 августа

Наши северный и южный фронты (в месте вклинения XIV танкового корпуса, который вышел к Волге севернее Сталинграда. – Ред.) расположены друг от друга на расстоянии лишь 7 километров, русская артиллерия бьет по занимаемой нами местности со всех сторон. Только в оврагах можно как-то укрыться. Штаб Хубе находился в сужающемся овраге, который также неплохо защищает от авианалетов противника. Генерал спит под своим танком в убежище, которое вырыто в глубину и проложено соломой. Флайсснер и я, как это мы делали летом в степи, переночевали рядом с оврагом на открытом воздухе. Затем мы по примеру остальных вырыли себе горизонтальную штольню в овраге. Она защищала нас и от осколков, и от осадков. Вчера впервые за пять недель некоторое время шел дождь.

29 августа

Бои местного значения вылились в своеобразное оборонительное сражение на севере и юге. Только сегодня было уничтожено 113 русских танков. Нас окружает непрекращающаяся огневая волна русской полевой и тяжелой артиллерии, зенитных орудий и танков. По слухам, на юго-западе, кажется, восстановлена связь с нашей пехотой, которая продвигается там, наступая на Сталинград. Хорошо бы, чтобы это подтвердилось!

Спустя два пасмурных дня небо снова ясное.

30 августа

На рассвете меня разбудил авианалет. Русские самолеты летели низко и сбросили свои бомбы в широкий овраг рядом с нами. Я откинул плащ– палатку и посмотрел из убежища, вырытого в склоне, на самолеты противника, пролетавшие над нами, и как они исчезали над Волгой в утреннем небе, которое становилось светлее, когда его освещала цепочка трассирующих зенитных снарядов. Затем с ревом пролетел немецкий истребитель. Он летел совсем низко, как будто собирался сесть в овраг. Однако это была только подготовка к развороту, после чего он стал набирать высоту. Истребитель круто поднялся в небо, развернулся вокруг своей оси, и на него попали первые солнечные лучи. Сверкая на солнце, он направился на восток, над рекой – на территорию противника, предвестник раннего утра. Меня взбодрило это зрелище, я встал и отправился в бурую степь. Там я встретил стаю щурок, которые сели в низину. Они заливались соловьем, пели нежные трели, после чего приподнялись, при этом их брюшки на солнце загорались изумрудным цветом.

31 августа (письмо)

«Вновь и вновь читал твое стихотворение, которое было опубликовано в газете и только что пришло по полевой почте.

Я также получил твое письмо, в котором ты пишешь: «Мне пришлась по душе картина розовых скворцов. Я вижу их перед собой, расшитых золотым шелком, на стенном ковре из Исфахана[44] или виньетка к газелям[45] Хафиза»[46].

3 сентября

По пути на Северо-Западный фронт, к мотоциклетному стрелковому батальону, расположенному там для оборонительного боя, я проезжал мимо многих сгоревших танков Т-34, мимо трех машин с экипажами, которые с белыми флагами перешли на нашу сторону. (Такое случалось крайне редко, поскольку танкисты, как и летчики, являлись элитой армии. Видимо, произошла неразбериха при срочном наборе экипажей для сделанных на Сталинградском заводе танков – не разглядели предателей. – Ред.)

В течение дня находился в одиночном окопе командира мотоциклетного батальона. Путь туда и обратно через склон, с которого хорошо просматривается степь и тылы противника. Полукругом вокруг рубежа нашей окопавшейся пехоты тянется кордон темных коробок – подбитых русских танков. Удачное отражение русских атак достигается решительными действиями нашей тяжелой зенитной артиллерии, в зоне огня которой танки противника больше не осмеливались действовать в связи с понесенными потерями.

Вечером, вернувшись в расположение дивизии, мы прибываем на место, где недалеко от оврага пересекаются две широкие песчаные дороги. В одном из четырех образующихся углов возникает солдатское кладбище. В течение дня оно ужасающе выросло. Оно вытягивается между двумя рукавами дороги в глубину и ширину. В форме луча тянутся в бесконечность ряды могильных крестов.

Солдаты у очередного могильного холма с именем их боевого товарища на кресте».

4 сентября

Штрахвиц добивается успеха за успехом со своим танковым батальоном, который является костяком танковой дивизии.

Его интуиция, его чутье в отношении противника является тем же, что и инстинкт охотника на дичь. Если некоторые из действий Штрахвица становятся известными благодаря его безрассудной отваге, у него нет недостатка и в хитром умении выжидать. Он никогда не выпускает объект, подобно добыче. Его решения, принятые то взвешенно, то неожиданно, увлекают подчиненных. Мы доверяем ему, ибо успех гарантирован.

В момент расставания ощущаются связи, которые соединяют меня со столькими людьми здесь, а также с дивизией в целом. Ведь я принимал деятельное участие в том, чем жили военнослужащие конкретных частей и соединений.

С того времени меня больше не посылают с поручениями, как в начале летней кампании, я сам определяю свои задачи, перемещаясь туда, где в полосе немецкого наступления выявляется направление главного удара. Теперь центр тяжести боев сместился южнее – в полосу наступления пехотных соединений, которые наступают на Сталинград.

5 сентября

В наших боевых порядках и позициях все еще зияют бреши. Осуществляя свою поездку, я должен был делать крюк далеко на запад, но положился на нанесенную на карту стрелку, обозначавшую наступление нашей пехоты, и решил срезать. Не зная того, мы оказались на нейтральной полосе и встретились, двигаясь с севера, с действующим впереди передовым подразделением пехотного батальона, который находился в зоне обстрела.

Вечером поступает донесение командира 295-й пехотной дивизии[47] генерала Вутмана[48]. Он только что оборудовал свой командный пункт в подземных бараках аэродрома Сталинграда. Барак разделен в длину на две половины: на одной – деревянный стол и скамейка, на другой – оборудованы нары, покрытые сеном, где можно поспать. Сверху помещение освещает скудный свет.

Сегодня ночью я проснулся, ощущая запах сена, и мое воображение унесло меня далеко отсюда.