Владимир Бондаренко - Лермонтов: Мистический гений Страница 29

От имени этой русской земли и хочет бросить дерзко всему высшему свету поэт свой «железный стих, облитый горечью и злостью». Спускаешься по дорожке вниз, к дамбе, и тут тебе появляется сразу беседка тайная. И она на самом деле «близ вод», и над ней и сегодня, как при Лермонтове, свод акаций.

На склоне гор, близ вод, прохожий, зрел ли тыБеседку тайную, где грустные мечтыСидят задумавшись? Над ними свод акаций:Там некогда стоял алтарь и муз и граций,И куст прелестных роз, взлелеянных весной,Там некогда, кругом черемухи млечнойСтруя свой аромат, шумя, с прибрежной ивойШутил подчас зефир и резвый и игривый.Там некогда моя последняя любовьПитала сердце мне и волновала кровь!.. [16]

Удивительное дело, в Тарханах не исчезает чувство постоянного присутствия поэта. Сам дух Лермонтова постоянно витает там. Поднимаешься на холм над домом и видишь еще сохранившиеся два круга от вырытых траншей, где когда-то ребятня воображала себя полководцами. Поэт и возвращаться в конце своей жизни хотел именно сюда, в Тарханы, тем более что бабушкой и храм Архистратига Михаила был уже построен и освящен. С 1842 года рядом с храмом стоит часовня-усыпальница его деда и его мамы, его бабушки и его самого.

…Я родину люблюИ больше многих: средь ее полейЕсть место, где я горесть начал знать;Есть место, где я буду отдыхать,Когда мой прах, смешавшися с землей,Навеки прежний вид оставит свой [17].

В часовне три памятника: самый большой, черного мрамора, с белой траурной урной и бронзовым крестом, поставлен над могилой поэта. На нем позолоченным лавровым венком вырезана надпись: «Михайло Юрьевич Лермонтов» и даты — с двух боковых сторон: «Родился 1814-го года, 3 октября» и «Скончался 1841-го года, 15 июля». За памятником Лермонтову в одном ряду стоят памятники Михаилу Васильевичу Арсеньеву и Марии Михайловне Лермонтовой. Над могилой Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, умершей в 1845 году, установлена белая мраморная плита с ее именем. (За бабушку, при всей сложности ее характера, даже обидно — ее надгробную плиту поместили под подоконником, почти и не видать. Вполне могла бы еще одна маленькая траурная колонна поместиться.) В 1974 году между часовней и церковью Архистратига Михаила появилась еще одна могила — отца поэта, чей прах был перенесен из села Шипова. На гранитной плите выбито: «Юрий Петрович Лермонтов. 1787–1831». Здесь другая беда: захоронение переносили в советское время, и на плите даже никакого креста нет. Надеюсь, это исправимо.

Когда внук стал подрастать, и Елизавете Алексеевне стало ясно, что одними, самыми умными гувернерами и дядьками не обойдешься, решено было ехать в Москву.

«Москва, Москва!.. Люблю тебя, как сын…»

Если говорить о поэтическом символе Москвы, то прежде всего надо вспомнить о великом русском национальном поэте Михаиле Юрьевиче Лермонтове. Он и родился в центре старой дворянской Москвы, в доме Толя. Он и воспел ее как русскую столицу.

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,Как русский, — сильно, пламенно и нежно!Люблю священный блеск твоих сединИ этот Кремль зубчатый, безмятежный.Напрасно думал чуждый властелинС тобой, столетним русским великаном,Померяться главою… и обманомТебя низвергнуть. Тщетно поражалТебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!Вселенная замолкла… Величавый,Один ты жив, наследник нашей славы.

Заметьте, как гениально просто, без затей, пишет он о своей русскости: «Люблю, как русский, — сильно, пламенно и нежно!» Сегодня бы поэта за такие строки в черносотенстве обвинили запросто. Потому и не любят эти строки повторять и цитировать. А ведь написано совсем мальчишкой, в чем-то еще, может, и коряво, но никакой изощренный стилист не добьется такой мощи и простоты стиха. Родной Москве он был предан до конца своих дней, писал о ней и в нелюбимом Санкт-Петербурге:

Там жизнь грязна, пуста и молчалива,Как плоский берег Финского залива.Москва не то: покуда я живу,Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.

Из Петербурга он пишет 2 сентября 1832 года М. А. Лопухиной: «Москва — моя родина, и такою будет для меня всегда: там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив…»

Увы, тот лермонтовский дом Толя давно снесли, станцию метро «Лермонтовская» переименовали, хорошо хоть памятник пока оставили. Хороший, между прочим, памятник, постановление о его сооружении в Москве Совет народных комиссаров вынес в 1941 году.

Николай Павлович Розанов писал о доме Лермонтова: «Вероятно, дом Толя впоследствии перешел во владение купца Бурова. По объяснению местного Трехсвятительской церкви, что у Красных Ворот, священника: дом Бурова перешел во владение иностранца Пенанд, который владел домом лет шесть и продал его коллежскому секретарю Григорию Филипповичу Голикову. Этот и доселе владеет домом. Я был на месте, где дом Голикова. Если ехать от дебаркадера Николаевской железной дороги, то, приближаясь к Красным Воротам, по правой руке, против самых Красных Ворот, на углу вы бы увидели, по-нашему, огромный каменный дом, в три этажа, беловатого цвета. Это — дом Голикова; этим домом начинается Садовая улица, ведущая к Сухаревой Башне… Дом Голикова на своем углу имеет балкон. Замечателен протоиерей Николай Петрович Другов, крестивший поэта Лермонтова. Он, в свое время, пользовался особой славой в духовном мире… Да и церковь, в которой поэт крещен, замечательна — она была патриаршая» [18].

Вскоре, как мы знаем, отец с матерью, бабушкой и дворовыми вернулись из Москвы в Тарханы, где Михаил Лермонтов жил с бабушкой 13 лет, лишь изредка выезжая на Кавказ к родственникам подлечиться. Но сам факт рождения в Москве стал крайне важен для самого поэта, с ранних лет весьма мистически настроенного. Потому осенью 1827 года он и ехал из Тархан с радостью на учебу именно в Москву. Решено было отдать маленького Мишеля в Московский благородный университетский пансион, не менее знаменитый, чем пушкинский Царскосельский лицей. Бабушка позаботилась и о домашних учителях, подготовивших его к поступлению сразу в четвертый класс. Конечно, хороши были и гувернеры, сначала француз Жандро, рассказавший Мишелю и о французской революции, и о новинках французской литературы. Его Мишель вывел позже все в той же московской поэме «Сашка»: