Сергей Тепляков - Век Наполеона. Реконструкция эпохи Страница 29

Усталость при переходах, болезни и недомогания сильно вычищали ряды всех армий. Чужие армии не заботили Наполеона, но проблема была в том, что и Великая Армия теряла боеспособность с каждым днем именно потому, что была слишком велика. Наполеон стремился решить судьбу войны одним ударом, одним сражением, прежде чем его оружие – армия – придет в негодность. (Непродолжительность походов также извиняла отсутствие палаток и других удобств – сравнительно короткое время без них, и правда, можно было обойтись). Какое-то время это ему удавалось. В 1805 году кампания началась в начале октября, а уже 20 октября австрийцы сдались в Ульме, 13 ноября французы взяли Вену, а 2 декабря союзники были разбиты под Аустерлицем. В 1806 году Наполеон управился с пруссаками и того быстрее: от первого сражения (при Зальфельде) до вступления французов в Берлин прошло всего-то 17 дней.

Однако с каждой новой кампанией армии всех воюющих сторон, в том числе и Франции, становились все больше. С 1805 году в Великой Армии было только около трети кадровых военных, для которых служба была жизнь. Остальные – новобранцы или солдаты, призванные из запаса, прошедшие до того одну-две кампании. Для тех и других война была не ремеслом, а приключением, которое хорошо лишь до тех пор, пока оно не утомляет. Утомляло же это «приключение» почти сразу.

Кампания 1807 года в Восточной Пруссии началась в ноябре, и уже к февралю обе армии имели жалкий вид. Французский очевидец писал: «Солдаты каждый день на марше, каждый день на биваке. Они совершают переходы по колено в грязи, без унции хлеба, без глотка воды, не имея возможности высушить одежду, они падают от истощения и усталости (…) Огонь и дым биваков сделали их лица желтыми, исхудалыми, неузнаваемыми, у них красные глаза, их мундиры грязные и прокопченные».

Не лучше выглядели в эти дни и русские. Один из русских офицеров писал: «Армия не может перенести больше страданий, чем те, какие испытали мы в последние дни. Без преувеличения могу сказать, что каждая пройденная в последнее время миля стоила армии 1.000 человек, которые не видели неприятеля, а что испытал наш арьергард в непрерывных боях! Бедный солдат ползет как привидение, и, опираясь на своего соседа, спит на ходу: все это отступление представлялось мне скорее сном, чем действительностью. В нашем полку, перешедшем границу в полном составе и не видевшем еще французов, состав рот уменьшился до 20–30 человек». Немудрено, что военные действия возобновились только летом, когда обе армии пришли в себя.

Однажды поняв, что выносливость человеческая не имеет предела, противники все чаще решались на то, что прежде даже не пришло бы в голову. В марте 1809 года русская армия совершила беспримерный переход в Швецию по льду Ботнического залива. В истории наполеоновских войн сравнить его не с чем. Пройти надо было около 100 километров – между торосов, волоча за собой пушки. При 15-градусном морозе войска ночевали не только без палаток, но и, чтобы не выдать себя, без костров. 200 солдат обморозились. Только на последней стоянке, уже вблизи шведского городка Умео, солдаты колонны Барклая, разобрав несколько найденных рыбачьих лодок, развели огни, при виде которых шведские власти разбил паралич. Городок сдался без сопротивления. Колонна Багратиона вышла недалеко от Стокгольма и своим появлением так потрясла шведов, что король Густав IV Адольф был свергнут, а сменившая его партия запросила мира.

В 1808 году в Испании, стараясь побыстрее добраться до английской армии генерала Мура, Наполеон с войсками перешел перевал Гвадаррама. Был декабрь – время, когда в горах не до шуток. «Снег ослеплял людей и лошадей. Ветер был такой силы, что снес несколько человек в пропасть. Наполеон (…) поговорил с солдатами и посоветовал им держаться за руки, чтобы их не унесло ветром. На середине подъема маршалы и генералы, у которых на ногах были ботфорты для верховой езды, не могли идти дальше. Наполеон сел верхом на пушку, маршалы и генералы поступили так же. Мы продолжали путь таким гротескным образом и наконец дошли до монастыря на вершине горы. Император остановился там, чтобы собрать армию. Нашлись вино и дрова, которые отдали солдатам. Холод был ужасный, все дрожали» (Марбо).

В этой же кампании солдатам приходилось форсировать незамерзшие реки. Мучения были так тяжки, что не выдерживали даже ветераны – они стрелялись, опасаясь попасть в плен гверильясам и принять смерть пострашнее.

(Может, именно памятуя о Гвадарраме, Наполеон в Москве пренебрегал пророчествами Коленкура о жестокостях зимы: ведь там был декабрь и горы – казалось, стоило ли бояться едва начавшегося октября на равнине? Но, видно, в Русском походе кто-то специально занимался его судьбой: даже когда французы и преследовавшие их русские достигли Белоруссии и Литвы, где от погоды можно было ожидать снисходительности, морозы были ниже 25 градусов – совершенно небывалое для тех мест явление).

При этом в погоне за числом Наполеон постоянно поступался качеством войск. Перед войной 1812 года полк, набранный в ганзейских городах для Великой Армии, пришлось вести под охраной. В корпусе Удино был швейцарский полк, в который молодых людей приводили в кандалах. Неудивительно, что дезертирство началось едва ли не с первых дней похода: «Наступила ночь, и тут я стал замечать, что мои дезертиры начинают ускользать в чащу леса. Темнота не позволяла возвращать их на места; оставалось только злиться про себя…», – пишет Куанье (наполеоновский ветеран и знаменитый мемуарист), которому в 1812 году в подчиненные достались испанцы короля Жозефа, категорически не хотевшие воевать. Беглецов ловили, ставили в строй, но при первой возможности они сбегали снова – отсюда невиданная для французской армии убыль в людях. Когда Куанье попытался остановить очередную группу беглецов, те начали в него стрелять! После очередной поимки испанских дезертиров им была предложена страшная лотерея: белый билет означал жизнь, черный – смерть. Расстреляны были 62 человека. «Боже! Какая это была сцена! Вот чем пришлось обновить свой чин лейтенанта!» – записал Куанье.

(В русской армии и у партизан велено было относиться к пленным испанцам с добром – в знак уважения к борьбе их соотечественников на Пиренеях. Точно так же из числа пленных как людей православных отличали кроатов (хорватов): «привели в Городню кучу нахватанных в плен разнородцев; случившиеся между ними кроаты нашего исповедания остановились и начали креститься на церковь по-нашему; их окружили крестьяне и, поняв из славянского наречия, что они захватом взяты на войну против России, тотчас нанесли им пирогов, а ямщики просили позволения на своих лошадях подвезти их в Тверь», – писал князь Шаховской).