Максим Чертанов - Дюма Страница 29

Утром на столбах появился манифест: «Карл X не может вернуться в Париж — по его приказу пролилась кровь народа. Республика приведет нас к ужасным раздорам и поссорит со всей Европой. Герцог Орлеанский предан революции. Он никогда не сражался против нас. Он должен стать королем-гражданином». Написали манифест ночью у Лаффита приехавший сдачи Тьер и другой редактор «Национальной», Мишле. (Каррель, третий соредактор, хотел республики, и с этого момента их пути разошлись.) Дело за малым: 1) уговорить Орлеанского, который до сих пор не отвечал на депеши, стать королем; 2) объяснить Лафайету, который хотел республики, что Орлеанский должен стать королем; 3) объяснить назначенному королем Мортемару, что он никто; 4) объяснить то же самому королю. К Лафайету послали мужа его внучки, Шарля де Ремюза, тот спросил, желает ли генерал в случае провозглашения республики ее возглавить: больше некому, народ никого так не любит. Как и ожидалось, старый генерал ответил, что пусть уж лучше правит Орлеанский. Мортемар приехал в Париж и собрался на поклон к мятежникам, но ему передали, чтобы не трудился: в полдень в Бурбонском дворце будет объявлено, кто здесь власть. Осталось только надавить на королей.

В мэрию тем временем принесли слух: Фердинанд Орлеанский, который был со своим полком в городе Жольни, раздал солдатам трехцветные кокарды и вел их в Париж, но во время остановки в Монруже мэр его арестовал и хочет расстрелять. Александр хотел мчаться туда, но ему сказали, что Этьен Араго уже уехал разбираться; он остался слушать новости. Открылись сессии обеих палат (нижней — в Бурбонском дворце, палаты пэров — в Люксембургском). Нижняя палата выбрала Лаффита спикером, заявила, что Карл уже не король, послала делегацию к пэрам, те, не привыкшие ничего решать, на все согласились. Но Орлеанский молчал; он уехал из Сен-Клу еще дальше, в Рейнси, и не отвечал на записки. «Пока корона маячила у него перед глазами, как фантом на горизонте, герцог приближался к ней, робко, извилистыми путями; тем не менее он стремился к ней. Но когда фантом принял определенную форму и приблизился к нему, он испугался. Этот фантом означал не настоящую королевскую власть, но узурпацию; он походил не на корону, а на красный колпак Дантона…» Тьер приехал в Сен-Клу, жена герцога не сказала, где муж, но согласилась переслать ему записку. В два часа в мэрию приехал Араго: с Фердинандом все в порядке. Александр, возможно, чувствовал обиду, видя, что такие же штатские, как он — Тибо, Араго, оказались посвященными в большую политику, их посылают с поручениями; возможно, эта обида наряду с желанием быть полезным побудила его, когда он услышал разговор Араго с Лафайетом, предложить последнему свои услуги. Этьен спрашивал, что будет, если Карл пойдет на Париж: легко хорохориться перед безобидным Мортимером, но пока что все они — государственные преступники. Лафайет сказал, что пороха в городе нет. Александр сказал генералу, что в Суассоне есть склады боеприпасов и он может их привезти, если ему дадут официальную бумагу.

Эту историю называют фантастической, однако она не только запротоколирована и подтверждена, но и странной не является: порох был нужен, и Лафайет готов был слушать любого, кто мог его достать. Сперва, однако, он назвал идею дурацкой: в провинции не знают о революции, никто не даст и порошинки. Наконец он согласился подписать бумагу, если подпишет генерал Жерар. Тот сидел у Лаффита, к нему нужен пропуск, Лафайету пропуск выписывать было некогда, он велел Дюма написать своей рукой: «Пропустить г-на Дюма к г-ну Лаффиту» и подписался: «Лафайет». Это была неожиданная удача, и Александр добавил выше подписи: «…и рекомендую принять его предложение». У Жерара тот же разговор, теперь Александр сразу вызвался писать своей рукой текст распоряжения — «просим передать имеющийся в городе порох г-ну Александру Дюма» — и выше подписи Жерара вставил: «военный министр». Лафайет весьма удивился, что Жерар называет себя министром, обращение к военному коменданту Суассона написал уже сам и подпись поставил так, что ничего добавить было невозможно.

Три часа, ворота Суассона закрываются в одиннадцать, ехать 100 километров, почтовых лошадей небось не найдешь, одному опасно, Александр уговорил восемнадцатилетнего художника Бара, околачивавшегося в мэрии, отправил к себе домой с запиской, чтобы дали лошадь (в кои-то веки пригодилась) и пистолеты, сам поймал кабриолет и помчался на почтовую станцию, лошади там нашлись. Пока ждал Бара, купил в магазине три куска ткани и соорудил флаг. Бар привез пистолеты, как оказалось, незаряженные. Свою лошадь Александр оставил, погнали на почтовых, дважды пересаживались — бешеная скачка д’Артаньяна… На закате въехали в Вилле-Котре, пошли по знакомым, те говорили, что в Суассоне все роялисты и пороха не дадут, пробило одиннадцать, но один парень, Ютен, житель Суассона, обещал провести их по своему пропуску. В полночь 31 июля приехали в Суассон, ночью в доме Ютена сшили триколор из занавесок и продумали операцию. Утром Бар и Ютен, притворившись путешественниками, лезут на колокольню собора и водружают флаг. «Если бы ризничий сопротивлялся, мы намеревались сбросить его с колокольни». Дюма ждет подъема флага у складов, сообщает офицерам, что произошла революция, Бар присоединяется к нему, если их не послушают, они идут к военному губернатору де Линьеру. Ютен в это время поднимает городскую оппозицию (небольшая, но есть) и ведет ее на подмогу.

Флаг водрузили, Александр показал бумагу Лафайета офицерам на складе, те сказали, что в общем-то они за революцию, раз она произошла, но все равно надо идти к начальству. Бар где-то застрял. Александр пошел домой к Линьеру, тот посмеялся и прогнал его. Александр вернулся на склад, офицеры подготовили 200 фунтов пороха, но без приказа Линьера отдать отказались. Он опять к Линьеру — опять насмешки. Он достал пистолет и сказал, что дает пять секунд на выполнение приказа Лафайета. Прибежала жена Линьера, просила дать «этому негру» что ему надо. Сам Линьер не испугался. Александр сказал, что приведет товарищей, вышел на улицу и увидел Ютена с оппозицией: два человека, зато с оружием. Вернулись к Линьеру и наставили на него пистолеты, после чего он сказал, что даст порох, если согласится мэр Суассона. Мэр не возражал. Получили порох и грузовой транспорт. Биографы сомневаются не в самом факте экспедиции — отчет о ней был опубликован в официознейшем «Вестнике» 9 августа 1830 года и подписан, кроме Дюма, Баром, Ютеном и тремя жителями Суассона — но в деталях. Когда были опубликованы мемуары Дюма (в 1850-х), сын Линьера заявил, что все ложь: его отец был революционер и порох дал по своей инициативе, причем не Дюма, а офицерам Национальной гвардии, которые с ним пришли. Но гвардии в тот период не существовало. Кроме того, еще в 1837-м вышла книга «История Суассона», где эпизод был описан в подробностях, совпадавших с изложенными Дюма, и никто их не опровергал. В доказательство его лжи и хвастовства приводят письмо к Мелани, где говорится: «Я в одиночку захватил запасы пороха», — но красоваться в частном письме женщине не то же самое, что искажать истину публично.