Андрей Румянцев - Валентин Распутин Страница 29

С искренним уважением к Вам В. Распутин».

«Уважаемый Михаил Яковлевич!

Всё присланное Вами в альманах носит, на мой взгляд, случайный характер.

Две юморески — „Мудрый заяц“ и „Охотничьи были“ — принадлежат к тем анекдотическим устным рассказам, которые давно уже кочуют от одного охотничьего костра к другому. В более или менее похожем виде слышал их и я. В Вашем изложении, перенесённом на бумагу, они потеряли непосредственность, тот слегка грубоватый и всё же милый юмор, который дополняется мимикой, голосом, жестами, не вызывают теперь ни смеха, ни улыбки.

Попытка на серьёзную, уже далёкую от анекдотов прозу сделана в рассказе „Тысяча извинений“. К сожалению, эта попытка так и осталась попыткой. Рассказ, мне кажется, не состоялся. Нельзя на нескольких страничках раскрыть всю глубину той темы, за которую Вы взялись, и нельзя так легко, с ходу, в двух-трёх фразах показать нравственное убожество одного человека и нравственное богатство другого. Слишком это серьёзно. Каждый поступок и каждый характер в литературе нуждаются в доказательстве, и в не меньшем, чем какое-либо положение в математике или физике, — только здесь в художественном доказательстве.

Сказка „Танкага-Басутук“ выдержана в тоне северных сказок — на первый взгляд наивных, но по-своему мудрых, неторопливых, степенных. Из четырёх Ваших вещей она, пожалуй, интересней всего остального, но, к сожалению, она остаётся в гордом экзотическом одиночестве. Если у Вас есть ещё что-нибудь похожее, пожалуйста, присылайте.

С уважением В. Распутин».

«Уважаемый тов. Тютрин!

У итальянского писателя Альберто Моравиа есть одноимённый с Вашим рассказом роман, в котором показывается, насколько это сложная и серьёзная штука — презрение. У Вашего героя это чувство слишком скороспешно и однозначно, и не потому, что оно ошибочно, как раз нет, а потому, что оно должно быть само собой разумеющимся, естественным. Если Андрей нормальный, порядочный человек, то его презрение (это, пожалуй, даже слишком сказано; обыкновенное отвращение) к этой девице является нормальной защитной реакцией уважающего себя человека. Едва ли стоило писать рассказ, чтобы сказать, что зрячий видит свет.

Видимо, у Вас это первый опыт в литературе. Пока он неудачен. Но уже сейчас надо искать в человеке более сложные чувства, а в жизни — более сложные проблемы.

С уважением В. Распутин».

«Уважаемый тов. Шинкарёв!

Ваша рукопись „О чём говорят могилы“ вызвала во мне двойственные чувства. С одной стороны — банальная история, из тех, которые бывают часто и о которых уже знаешь-перезнаешь и слышал-переслышал; с другой стороны — эта банальная история рассказана интересно, вдумчиво и волнующе, хотя и с некоторыми претензиями на детективные сверхинтерес и сверхволнение, особенно в начале рукописи. С одной стороны (я продолжаю говорить о двойственности своих чувств) — хорошие, порой даже прекрасные картины Байкала и природы; с другой — неправдашние, какие-то театральные отношения между героями и конечная сентиментальность всей вещи в целом. Автор — поэт и мудрец, когда он остаётся один, он зорок, наблюдателен, психологичен, умеет понять движения человеческой души. Но как только ему приходится остаться со своими героями с глазу на глаз, то есть когда идут непосредственные их отношения друг с другом, связанные прямой речью, это совсем иной человек, который кажется неопытным и наивным, знакомым с жизнью только по книжкам. Я понимаю, что не прав в последнем своём предположении, и всё-таки впечатление такое остаётся — впечатление, что эту вещь писали два разных человека.

Ясно, что литературные способности у Вас есть. И, мне кажется, не стоит считать неудачей эту работу, хоть напечатать в таком виде её мы и не сможем. Будем ждать от Вас новых работ.

С уважением В. Распутин».

В одном из писем этих лет Валентин посоветовал молодому автору: «Только избегайте красивостей и высоких, не в меру высоких слов при изображении нашей грешной жизни. Это всё равно что на работу выходить со знамёнами». Для самого прозаика эта мысль к тому времени стала творческим правилом.

«Среди друзей-товарищей»

Слова, вынесенные в заголовок этой главки, принадлежат Распутину. Так назвал он своё предисловие к сборнику «Александр Вампилов в воспоминаниях и фотографиях». А как чувствовал себя сам Валентин среди «друзей-товарищей»?

Здесь к месту будет рассказать о творческой жизни сибирского города, в котором начиналась литературная судьба Валентина Распутина. Один из тогдашних руководителей писательской организации поэт Марк Сергеев писал в воспоминаниях, что к середине шестидесятых годов творческий союз здесь «был резко разделён на две половины: на тех, кто долгое время, с ещё довоенных пор, занимал все ключевые позиции, и на тех, кто пришёл во второй половине этого десятилетия и кого окрестили „иркутской стенкой“».

Ещё с 1957 года, рассказывал М. Сергеев, «у нас стала проводиться необычная для творческой жизни той поры конференция „Молодость, творчество, современность“. Необычность её состояла в том, что своих молодых творцов приглашали все союзы одновременно: открывалась выставка юных художников; в театрах шли спектакли, в которых главные роли исполняли молодые артисты; фотохудожники, музыканты, кинематографисты, а позднее и архитекторы занимались в профессиональных семинарах, их вели крупные деятели искусства, приглашаемые из Москвы, Ленинграда и сибирских городов. Все удивлялись, как это творческим союзам, комсомолу и профсоюзу работников культуры удавалось собирать около двухсот „семинаристов“, обеспечивать помещения, транспорт, гостиницы, питание и, главное, — плодотворное общение. Все успевали побывать и на вернисаже, и на спектакле, и на вечерах поэзии, перезнакомиться, передружиться, завязать творческие связи. Из этой нашей конференции и выросло, как принято ныне говорить, судьбоносное Читинское совещание молодых писателей Восточной Сибири и Дальнего Востока».

Валентин всегда относился к творческим семинарам начинающих авторов как к делу личному. Запомнив понравившиеся ему публикации прозаиков Владимира Крупина и Виктора Петелина, критиков Николая Котенко и Владимира Шапошникова, познакомившись в Красноярске и Чите с поэтами Романом Солнцевым и Виктором Шульжиком, он предложил писателям-землякам пригласить их в Иркутск. Сам Распутин перед разговором с молодыми авторами читал множество их рукописей, дружески опекал многих из них.

В воспоминаниях литераторов-иркутян есть живые подробности творческой жизни города. И кое-какие строки хочется привести. Как всегда, в мелких и обыденных происшествиях, описанных их участниками, встаёт взаправдашний, не отретушированный облик человека, и этим интересен летучий рассказ.