Владимир Зюськин - Истребители танков Страница 29

На берегу Днепра группе Халтурина удалось раздобыть лодку, но без весел. Комбат взял с собой разведчика и связиста, который закинул в лодку катушку с телефонным кабелем. Поплыли, гребя саперной лопатой.

Противник быстро засек утлое суденышко. Снаряды и пули ложились все ближе. Одолели всего метров триста, когда снаряд разорвался так близко, что перевернул лодку. Вынырнули комбат и разведчик. Связиста на воде не было.

«Когда мы с разведчиком добрались до берега и немного пришли в себя после купания в бурлящей от свинца воде, товарищи связиста сказали, что он не умел плавать. А ведь когда я подбирал людей для переправы, кликнул добровольцев. Много времени утекло. Я не помню фамилий связиста и разведчика, вызвавшихся на опасное задание. Но твердо помню, что оба они были уральцы», — вспоминает Халтурин.

Вторичная попытка переправы оказалась удачной. Под непрекращающимся огнем противника добрались до острова Глинск-Бородаевский. Халтурин выбрал место для наблюдательного пункта. Вскоре была налажена связь с огневыми позициями.

Вспоминает Л. С. Фазлутдинов:

«Комбат меня оставил на батарее вместо себя. Все части получили строгий приказ: использовать только телефонную связь. Оно и понятно. Рацию враг может засечь. Но с телефоном у нас произошел курьезный случай. Рядом с нами сел У-2. На нем прилетел пехотный генерал. Немцы с правого высокого берега Днепра заметили советский самолет, и как только мы начали по приказу комбата вести пристрелку, они стали палить по «кукурузнику». Самолет, разворачиваясь для взлета, зацепил наш телефонный провод.

Я даю указание о стрельбе, а из ровика на моих глазах выскакивает, как живой, ящик телефонного аппарата. Затем и трубка вылетела из моей руки и взмыла в воздух.

Телефонист успел зацепиться за конец провода, его рвануло, но аппарат удалось спасти. Однако пристрелка на какое-то время прекратилась. Когда трубка снова оказалась в моей руки, я услышал в свой адрес крепкие слова комбата. В таких случаях он не скупился. «Самолет…» — начал я. Но разгневанный комбат не дал договорить: «На вашем участке, как я вижу, никаких вражеских самолетов нет, а вот над нами они висят постоянно!»

Потом, когда комбат узнал, что тут у нас произошло, он весело смеялся».

«Приветствую вас, дорогие мои!

Привет и низкий поклон маме Марии Анисимовне, папе Николаю Ивановичу, брату Павлу, братишке Евдокиму и сестренке Зине!

Я жив, здоров. Сегодня почти окончательно разделался с болезнью — нарывами, сковывающими мое тело.

Стоим на великом Днепре. Немец дуется, лезет в пузырь, стараясь использовать эту преграду на нашем победном пути. Но не устоять ему под напором могучей русской силы, не уйти от народной мести.

Как триста с лишним лет назад Ярославна, русская мать, взывала к Днепру, так и теперь обращаются к нему тысячи украинских матерей, стонущих от гитлеровского нашествия. Как и триста лет назад, Днепр, гордый и спокойный («Чуден Днепр», — писал Гоголь), вынесет на своих богатырских плечах наше войско и потопит в своих водах врагов.

Немец сжег хлеб, сжег села и хутора, но он не в силах сжечь дотла украинскую землю, украинский народ. Земля и люди возродят былое богатство Украины. Она снова станет цветущим садом нашей страны.

…Над Днепром сгущается теплая ночь. Небо освещается ракетами. Вдали и почти рядом бьют орудия. Вспышки огня на мгновение ослепляют глаза и освещают людей, строящих переправу. Свищут трассирующие пули. Сжав зубы, трудятся саперы. Визжат мины, рвутся снаряды. Над рекой то и дело вздымаются столбы воды.

К прелести днепровских ночей примешана жуть смерти. Но не страшно тому, кто испытал азарт боя, тому, кто мстит врагу за свою обездоленную землю».

Это письмо Иванова отпечатано им на машинке 28 сентября 1943 года. Оно пестрит чернильными заштриховками: цензор убрал название реки. Листок пожелтел, полуистлел от времени…

Письмо написано на пятый день после того, как бригада заняла позиции. «24 и 25 сентября 1943-го наши войска начали форсирование Днепра. Бригада в составе 1844-го и 1848-го полков сосредоточилась в районе Старого Орлика. Начальник артиллерии 7-й гвардейской армии поставил бригаде задачу: поддерживать огнем боевые действия 214-го гвардейского стрелкового полка при переправе».

«26.09.43. Отбиты шесть контратак противника»

Первыми к Днепру вышли 1844-й и 1848-й полки. Отступая, гитлеровцы уничтожили все средства переправы. Комбриг, подполковник Сапожников, принял решение: не дожидаясь третьего полка, начать подготовку к переправе на остров Глинск-Бородаевский и приказал открыть огонь по правому берегу из всех артиллерийских орудий.

«Готовясь к броску за Днепр, — вспоминает бывший командир орудия 1848-го полка И. П. Петрашов, — мы расположились в роще, около характерного изгиба Днепра. Место, где находились немцы на том берегу, мы называли «пятачок» и прикидывали: как бы его разменять. Задача сложная. Днепр — река широкая. Берег, на котором засел враг, выстроив мощные укрепления, — крутой. К тому же оборону держат отборные танковые дивизии «Мертвая голова» и «Великая Германия».

К переправе готовились тщательно. Валили деревья и вязали плоты. Подвозили надувные средства. Прикидывали, на какое место на том берегу выгоднее совершить бросок. Наконец ночью на 25 сентября получен приказ от комбата Круглова. Переправу начали тихо и дружно. Природа способствовала нам. Над рекой висел густой туман. Его не могли просветить вражеские ракеты, которые непрерывно повисали в воздухе.

Переправу обнаружили не сразу, а наш расчет — лишь тогда, когда плот ткнулся в берег. Миша Сивых, казах Нерушев и я забросали гранатами немецкую траншею и стали готовиться к отражению контратаки. Где-то рядом вели бой в составе другого расчета мой земляк Михаил Яковлевич Петрашов и друг — связист Никитин. Им не суждено было дожить до победы. Михаил в том бою был тяжело ранен и скончался в госпитале. Никитин подорвался на мине.

А бой за Днепр после высадки только начинался. Предприняв ночью несколько яростных, но безуспешных контратак, фашисты утром в громкоговорители орали, что сейчас они устроят нам «завтрак», запивать его придется днепровской водой. Предлагали сдаться.

Над Днепром постоянно висели вражеские самолеты, не давая переправиться на захваченный плацдарм основным нашим силам. Сколько в тот день мы отразили атак — сбились со счета. Перед траншеей валялись трупы фашистов, в траншее — трупы моих товарищей. К вечеру мы остались вдвоем с Нерушевым, который был ранен, но вел огонь из автомата. И тут на нас пошли три танка. Один из них — «тигр». Как я расправился с ними, помню смутно. Действовал словно во сне. Так же плохо помню атаку немецкой пехоты, которая последовала сразу после того, как танки были остановлены.