Азриэль - Высшая мера наказания Страница 3

– Тебе, бичё, надо было почаще вперед смотреть, думать о последствиях, – тогда и оглядываться не пришлось бы.

Пленник, не оборачиваясь, кивнул:

– Ну да. Если бы знал, где упаду, – соломки б подстелил… Тем, кто без оглядки живут, тоже не сладко приходиться. Да им, наверное, и оглянуться то не на что…

– Ну, смотри, смотри. Последнее время что-то на философов везет, – ты уже пятый будешь.

Пленник отвернулся от прошлого:

– А вот мне первый раз такое счастье привалило, – с ментами.

– Угу, шутник, блин. Да ещё и счастливый на всю катушку. Поздравляю, кацо!

Впереди идущий автомобиль требовательно засигналил, сворачивая к какому-то зданию. Разговор прервался. Кортеж проехал мимо будки охранника к входу в Управление МВД Грузии. Выйдя из машины, пленник посмотрел в унылое ноябрьское небо, надеясь увидеть начало рассвета. Но оно было по-прежнему мертвенно-серым. Арестованного препроводили в кабинет начальника отдела уголовного розыска. Там собрались все участники операции по задержанию. Грузины были настроены благодушно. В глубине души каждый благодарил судьбу за успешный исход. В ожидании армянских коллег, задавали подозреваемому вопросы о причастности к преступлениям, в которых того обвиняют. Без масок ребята выглядели вполне обычно. Весёлый, ненавязчивый тон располагал к ответу. Одному из офицеров видать понравился пёс арестанта:

– Хорошая овчарка у тебя, биче! А ведь могли пристрелить.

Пленник насмешливо бросил:

– А собака-то что сделала? Не жалко такого породистого пса убивать?..

Начальник отдела резко встал с кресла:

– Ну, ты наглец, парень! Людей, значит, убивать можно. А собаку – жалко! Да я тебя только за одни эти слова собственноручно бы прист…

Телефонный звонок помешал завершить угрозы. По всей видимости, он получил распоряжение относительно арестованного. И, бросив короткий ответ в трубку, приказал снять с подозреваемого наручники и увести в камеру. Одноразовые путы срезали ножом. Потом тщательно обыскали. Оформили бумаги. И повели вниз, в подвальный этаж министерства. Там находился специзолятор Управления. Пленник усмехнулся, хотя на душе было невыносимо тяжко:

– Сегодня всё время скатываюсь вниз. Сперва – к реке. Теперь – в подвал. И как долго это продолжится?

Сопровождающие надзиратели понимающе улыбнулись. Седовласый прапорщик глубокомысленно заметил:

– Это тебе решать! Можно скатиться на самое дно. Но, если не захочешь, то останешься человеком. И это независимо от местонахождения… В камере тебе это популярно объяснят, – будь спокоен. Ты ведь не судимый, верно? Повезло, что попал к порядочным людям. Хотя за пару часов мало чему научишься…

Арестованный удивлённо перебил:

– А порядочных-то в тюрьму за что?

В ответ загремела отпираемая решетка. Потом следующая. Перед задержанным протянулся длинный коридор с несколькими десятками черных дверей. Возле третьей справа они остановились. Человек понял, что стоит на пороге, от которого всегда зарекался…

После недолгой и непонятной возни с замками и цепью, дверь неохотно отворилась. В нос ударил неприятный запах из смеси человеческого пота, мочи и ещё чего-то специфического. Коридорный свет, проникший через это отверстие, упал в кромешную тьму. Новый узник нерешительно вступил на эту дорожку, которая тут же исчезла. Грохот захлопнувшейся двери заставил вздрогнуть. Ключ с пронизывающим скрежетом провернулся, казалось, прямо в мозгу. Тогда он ещё не знал о мнении специалистов, считающих, что, именно, с этого звука у заключенного начинается тюремный психоз. Не догадывался и о других разрушительных последствиях неволи. Но жизнь полна перемен и необратимых почти не бывает. Узник зажмурился и снова открыл глаза, привыкая к мраку. Теперь он видел, что очутился в тюремной камере с тремя неизвестными. Они тоже смотрели в его сторону, ожидая какого-то продолжения. Произнеся грузинское «Тамарджобат!» (Здравствуйте!), узник прошёл вперёд и сел на настил из досок, напоминающий небольшую сцену.

В голове всё ещё проворачивался тюремный ключ:

«Одна неопределенность сменилась другой и уравнение не из простых. Всего мгновение назад я спал в собственной кровати и вот – здесь. Слишком быстро, чтобы проснуться. Но… давно пора. Сколько ж часов прошло?»

Ощущение нереальности, – какой-то пространственно-временной сдвиг:

«Вроде бы понимаю, – где я. А вот… твердой уверенности нет».

О чём-то спросили. Потом ещё… На вопросы «сидельцев» парень отвечал машинально. Пытался собрать себя, растянутого в этом утре. Участливая тяжесть очередного вопроса легла на плечо рукой одного из арестантов:

– Всё никак не очухаешься, сынок?

Он присел рядом:

– Ты не тушуйся. У них на тебя ничего, кроме подозрений. Пока доказательства ищут, давай-ка лучше чайком побалуемся.

Горячий чай, и дружеская атмосфера вывели из ступора. Разговорились. Познакомились. Собеседник назвался «Дедом»:

– Имя своё я уже подзабыл, сынок… Все так кличут, – «Дед» да «Дед». Вроде сроднился. О том, из прошлого, не вспоминаю… А твоё имя?

Парень задумался вспоминая. Собственное имя осталось где-то там, рядом с девушкой и пятилетним малышом. Оно прозвучало как чужое:

– Юрий.

Второго – двухметрового громилу – звали «Бароном». Оба представляли элиту преступного мира. Последним из сокамерников был молодой паренек, племянник Барона, – Тела. Глаза привыкли к темноте.

Новичок огляделся. Помещение небольшое. Вдоль задней стены общие деревянные нары. В боковой перегородке вмонтирован огромный, как и всё советское, кондиционер. Над дверью, в нише, забранной металлической сеткой, – неприметно ютились лампочка и микрофон. Слева умывальник и «параша». Ни окон. Ни стола. Ни стульев. У подножия нар раскаленная электроплита и горящая свеча. Вокруг этого импровизированного очага все и сидели. Кто на корточках. Кто – на нарах… И только Барон нервно ходил взад-вперед перед дверью, ругая Шеварнадзе на его родном языке. Гостю вкратце объяснили причину безответной страсти великана к маме президента Грузии. Барона обвиняли в организации убийства брата главы Аджарии. И Шеварнадзе теперь из шкуры вон лезет, чтобы угодить лидеру вассального государства. Информацию о политических интригах, предстоящих выборах, необходимости обеспечить голоса и тому подобное, Юрий пропустил мимо ушей. Про Гелу узнал, что того взяли за компанию, как заложника. Гела этим не тяготился. Он мечтал стать вором и ради дяди был готов на многое. Но великан не одобрял его притязаний.

Племянник спросил о причине, резонно добавив:

– Ты ведь меня с пелёнок знаешь! Нянчил, когда я ещё ползать не умел.

Барон недовольно обрубил:

– Вот именно! Ползать-то, конечно, научился. А вот прямо ходить… Молод ты, бичё! Что я твоей матери скажу?

Старик согласился:

– Такие вот – «воры» лишь до «Белого лебедя». Они как наши мандарины, – скороспелые и быстропортящиеся. А брось в печь, – один шлак и останется…

Из рассказа о Соликамской пересыльной Юрий услышал лишь начало. Какая-то тюрьма строгого режима. «Белый лебедь» что ли? Странное слово – «пресс-зона». Там «ломали» так называемых блатных, – даже авторитетных воров. И намёк на Гелу, – …не то, что каких-то «мандаринов». Дальше слушал отрешённо. Не мог забыть бледные лица родных, жену с её неуверенной заботой. Огромные глаза Виктории, наполненные слезами. И Максюша… Что-то весело щебетавший, – взъерошенный, светленький как мама. Мальчик будто предчувствовал долгую разлуку. А может просто чувствовал тревогу родителей. Он обнимал материнские коленки, прижимался… Юрий вздохнул:

«Не надо было уезжать! Дался мне этот развод… Зря не послушал тебя, родная!».

И он вновь увидел любимые глаза цвета лесных орешков. Из них буквально выплескивалось:

«Не уезжай! Не уезжай!! Не уезжай!!!».

Вслух сказать этого она не могла – знала, что он все равно поступит по-своему. Поспешное прощание. Объятия сыночка. Торопливое обещание купить «настаясява» робота, увиденного в какой-то витрине. День рождения малыша через две недели. И подарок готов, – в камере хранения тбилисского аэропорта… Отец никогда не должен разочаровывать ребёнка! Теперь навряд ли успеет. Память оставила их в постоянном месте встреч, – возле барка «Товарищ». Трехмачтовое судно со спущенными парусами покачивалось на волнах. Паруса символизировали скорую встречу. Вот только наполнятся ли они когда-нибудь ветром, – одному Б-гу известно!

«Бррр…», – парня охватил нервный озноб.

Только сейчас он почувствовал, что находится в промозглом сыром подвале. К тому же, – в тапочках на босу ногу. Взглянул на товарищей по несчастью. Дед одет просто, но добротно. Мягкие коричневые ботинки, черные шерстяные брюки, свитер и «душегрейка» из дублёной кожи. Невысокий. Суховатый. Умные проницательные глаза. Короткие седые волосы. Гладко выбрит. На вид лет пятидесяти. В отличие от него, Барон был в расцвете лет. Чёрная щетина лишь подчёркивала серьёзность ситуации. Небрежно-богатый «прикид». Смокинг, пальто из шелкового драпа, матово-лаковые штиблеты.