Николай Ващилин - На территории любви Никиты Михалкова. Служить бы рад, прислуживаться тошно Страница 3

– Коля, не обращай внимания. Никита у нас, бывает, хамит, но это не со зла – наверное, не выспался, – примирительно сказал он, умело разрядив обстановку.

Казалось, уж после этого случая ни о каком приятельстве с Никитой и речи быть не может. Но уже на следующий день ситуация изменилась. Снимали сцену с огнем: два деревенских парня из соседских семей Соломиных и Устюжаниных сцепились и падают в костер, во время которой герой Александра Потапова заехал своему брату веслом – шуточный эпизод, который собрал всю группу, и мне аплодировали, как постановщику.

Никита подошел после съемки и, не говоря ни слова, пожал мне руку. Это было по-мужски. Я был тронут.

Еще через два дня я дублировал Михалкова в сцене, когда его герой горит в тракторе.

– Ты как, друг? Живой? – выскочил Никита из-за камеры оператора Левана Пааташвили, едва каскадёры огонь на мне потушили. – У меня чувство, словно я сам горел.

Было видно, что он действительно волновался, переживал.

– Да живой, – утешил я. – Как Ленин, живее всех живых.

И Никита снова пожал мне руку. Я окончательно оттаял.

20 августа у Андрона день рождения. Я подарил ему иконку Николая Чудотворца. Такая же маленькая, величиной с ладонь, только Андрея Первозванного, подарок его мамы, всегда стояла в его гостиничном номере. В семье Михалковых было заведено: где бы сыновья ни находились, в праздники всегда собирались у мамы, Натальи Петровны Кончаловской. Съемки свернули, и мы большой компанией отправились в поселок Николина гора. Так я впервые оказался у Михалковых в их загородной усадьбе.

Вечер был шумный, пили знаменитую «кончаловку», напиток по рецепту Наталии Петровны: водку, настоянную на черной смородине. Из-за стола все разбрелись по огромному участку с высокими разлапистыми соснами.

Потом я часто бывал на даче Михалковых-Кончаловских. «Сибириаду» снимали три года – огромная, тяжелейшая работа. Я успел закончить аспирантуру, поработать постановщиком трюков на двух других картинах, в том числе на фильме Юнгвальд Хилькевича «Д*Артаньян и три мушкетёра», в моей семье родился второй ребёнок, дочь Оля. И с Никитой, и с Андроном за эти три года мы стали родными людьми. Впрочем, может быть мне это только казалось.

В 1979-м «Сибириада» получила специальный приз жюри на международном кинофестивале в Каннах. Мои сцены в фильме остались, значит, и я что-то заслужил. Андрон всегда это помнит. Когда в 1078 году подарил мне свою книгу «Парабола замысла», то подписал так: «Дорогому Коле, талантливому русскому богатырю».

Наталия Петровна тоже относилась ко мне, как к своему. Не раз просила: «Коля, вы уж, пожалуйста, присмотрите на съемках за Андроном и Никитой. Не давайте им делать опасных трюков.

Помнится, через несколько лет, в один из визитов в усадьбу, она попросила нас с Никитой спилить самую высокую сосну на участке, закрывавшую солнечный свет. Мы рьяно взялись за дело, но колючая красавица повалилась набок, зацепившись ветвями за соседние деревья, и упорно не хотела падать на землю. Наталия Петровна, без слова упрека, вызвала из сельсовета бригаду коммунистического труда, которая быстро довершила дело. Но дел нам больше не поручала.

Она всегда была очень организованной и энергичной, всегда за работой. При этом чувствовалась порода: эдакая величественная сдержанность. Настоящая аристократка, никогда не повышала голос и вела себя так, что каждый в ее присутствии чувствовал себя самым желанным гостем. Ее обожали соседи, подруги, друзья детей и внуков. Крутились вокруг нее, как мотыльки возле лампы.

Вместе с тем домашних она держала, что называется, в узде. Позволю себе процитировать эпизод из книги Андрона Кончаловского, прекрасно характеризующий Наталью Петровну. Когда Андрон расстался с Натальей Аринбасаровой, та, продолжая бывать на даче, начала ссориться с Настей, супругой Никиты. Как-то дошло до того, что и сами братья поругались. Видимо, каждый свою женщину защищал.

В причины ссор Андрон в книге не вдавался, но написал, что мама собрала невесток и сказала: если еще хоть раз из-за вас поссорятся мои сыновья, головы вам не сносить! Приезжайте в гости, двери всегда открыты, но интриг я не потерплю. Сказала это, не повышая голоса, но так, что ни у кого и мысли не возникло ослушаться

У Михалковых мне запомнилось немало любопытных деталей. Скажем, я долго не мог понять, отчего, когда приносят что то в упаковке, веревочку или ленточку не разрезают, а именно развязывают. Потом оказалось, что так Наталией Петровной заведено.

– Это занятие, развязывание узелков, – говорила она, – развивает терпение.

Новую одежду детям, а потом и внукам, покупали не часто.

– Вещи не должны быть культом, – внушала Кончаловская. Никита, когда у него росли дочки и сын, по примеру мамы не торопился покупать им обновы. И я проникся этим правилом, и мои Тима и Оля с тех пор не были избалованы изобилием. Я был просто влюблен в семью Михалковых – в целом и в каждого в отдельности.

Да, еще Наталия Петровна пекла потрясающие пирожки с капустой из слоеного теста – маленькие, словно пельмешки, вкусноты необыкновенной! Она их делала много, но огромную кастрюлю съедали в один присест, как семечки. Запекала гуся или утку с яблоками, тоже изумительно. Правда, все это лишь по праздникам или когда было свободное время и вдохновение. В остальные дни хозяйничала домработница Верка – живописная тетка лет пятидесяти. Жила в доме чуть ли не с 40-х годов, ее привезли из какой-то деревни. Одевалась она хуже огородного пугала – всё лучшее вешала на него /берегла от птиц урожай/: старое выцветшее тряпье – сарафан или платьишко из прабабушкиного сундука, на ногах – огромные суконные боты.

Входя утром в дом и на кухню, Верка гремела этими ботами под аккомпанемент кастрюль и сковородок, отбивая ритм своего фирменного степа. К этой музыке Михалковы давно привыкли и мирно спали. Просыпаясь лишь тогда, когда она по какой-то причине задерживалась, и в доме воцарялась подозрительная тишина. Неужели Верка позабыла о своих обязанностях, и завтрак отменяется?!

А готовила Верка так, что пальчики оближешь: пельмени, блинчики… Какую баранью ногу она томила в печи! Естественно, продукты привозили хозяева. Сама Верка за пределы Николиной Горы не выезжала – там и жила с мужем, во флигельке на территории усадьбы. Он сторожем сторожил. На кухне было окошечко, как в столовых на раздаче – через него тарелки с едой подавались в гостиную, где накрывали большой круглый стол.

Бывало, Никита утром проснется, зайдет на кухню:

– Верка, что-то салата из помидоров хочется, приготовь!

А ему в ответ:

– А ты помидоры привез? Не привез, так чего ты хочешь?!

Беззлобно так, по-свойски. Никита не обижался, подскочит, прижмет ее к себе:

– Ладно, не кипятись, завтра все привезу!

Он к ней как к родной тетушке относился, без намека на снобизм и прочую фанаберию. Порой, в дурном настроении она гоняла его:

– Ты ждешь, чтобы я за тобой посуду помыла? Барин! Нет бы самому?! Сейчас Наталии Петровне скажу, что сын бездельник!

– Главная у нас в доме – Верка, – смеялся Михалков, покорно намывая в раковине тарелки.

Я становился свидетелем и других домашних сцен, не таких забавных. Как-то Никита поссорился с соседом по поселку. Уже не помню ни причин, ни имени недруга Михалкова. Запомнилось только, как этот человек с хамском издевкой сказал ему: «Между прочим, мы вчера бухали вашу „кончаловку“, ничего так напиток».

Оказалось, мальчишки, старший сын Андрона Егор, и Никитин Степан, тиснули дома бутылку, уж не знаю, каких коврижек им за это сосед пообещал. Каких же «горчичников» выписали им дома!

– Да кто вы после этого – взяли и открыли врагу наши семейные кладовые! Это последнее дело – из дома выносить! – гремел Никита. Сидевший рядом Андрон согласно кивал головой, правда, он был не столь гневлив.

– Знаешь, у меня ведь похожий грех есть, – вдруг признался мне Андрей, когда Никита отошел. – На съемки фильма «Дворянское гнездо» взял у мамы ее фамильные драгоценности. По сценарию, нужны были бриллианты. А я не знал, что в кадре все равно не видно, натуральные или бижутерия – думал, в кино все должно быть по-настоящему. И у меня из гостиничного номера эти бриллианты утащили. Господи, как же стыдно было перед мамой! А она, узнав о пропаже, только и сказала: «Значит, нам надо было за что-то расплатиться этими бриллиантами – судьба просто так не возьмет».

После этого и я покаялся:

– Однажды в наш двор в Ленинграде пришел незнакомый мальчишка. И принес фантики от конфет – яркие, пахнущие шоколадом. Я в свои пять лет подобного волшебства в глаза не видел, и жадно их нюхал, впитывая аромат. «Хочешь, давай меняться?» – вдруг спросил хозяин богатства. «У меня дома есть мамины ордена, возьмешь?» – сказал я без всякой надежды: какой дурак поменяет такие прекрасные фантики на железки?! «Ладно, так уж и быть», – согласился он. И потом я весь день нюхал и облизывал свое приобретение. А вечером никак не мог понять, почему мама рыдает в уголке нашей каморки. Эта история – моя боль, до сих пор.