В. Малягин - Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти Страница 3

Владыка Зосима:

Как и вся молодежь советского времени, в начале 80-х годов я начал ходить в церковь сознательно. Почему я пришел в храм? Наверное, повзрослел. Мне было 18 лет, я пытался найти свое место в жизни. Помню, у меня был разговор с другом, с которым мы вместе учились в художественном училище. Разговаривали всю ночь, обсуждали вопросы веры. И он спросил меня: «Ты так рассуждаешь, а сам-то ты верующий?» Я задумался и решил, что все-таки – верующий...

Протоиерей Виктор Клиндухов:

С этого дня мы начали жить жизнью Церкви. Учились и ходили на службы. Почувствовав, что в храме происходит нечто иное, чем в жизни, мы стали тянуться к Церкви, стараясь познавать духовное. С этого времени Игорь стал очень благоговейно относиться ко всему церковному всему Божественному что сохранилось у него на всю жизнь.

Надо сказать, что в училище я рисовал лучше Игоря, но в профессии он добился больших успехов, чем я. Потому что, чем бы владыка не занимался, в это дело он погружался полностью. Так было и в учебе, и в монашеском делании, и в епископском служении, и в общении с людьми. Он отдавал себя полностью и отдал себя Богу и людям.

По окончании училища я решил поступать в семинарию, а Игорь пошел работать по специальности, продолжая пономарить в храме. Через несколько лет и он поступил в семинарию.

Александр Сперкач:

После школы, года за два, с Игорем произошли весьма серьезные перемены. Следует оговориться, что прекрасные черты его характера, которые я попытался описать выше, совершенно не менялись на протяжении жизни. Пожалуй, только усиливались. Здесь же речь идет о резком интеллектуальном росте, который обозначился в это время. На моих глазах славный, добрый, по-хорошему простой паренек вдруг начал выказывать признаки весьма разносторонней начитанности и не по годам развитого художественного вкуса. В частности, он не только хорошо знал поэзию, в том числе произведения «запрещенных» поэтов, но и сам писал весьма неплохие романтические стихи.

Интересы Игоря были очень широки, как и круг его чтения. В круг этот, где-то лет до семнадцати включительно, входила разнообразная мистическая (теософская и проч.) литература. Когда же Игорь пришел к выводу, что эти издания вредны, он сжег их в большом тазике для стирки белья. Среди прочего сожжены были достаточно редкие книги начала века. Я, помню, еще попенял: мол, лучше бы мне отдал почитать... Игорь ничего не ответил, но с этого времени начал мне передавать или дарить православную литературу. Первая такая книга, которую он мне принес, принадлежала перу о. Александра Меня. Впрочем, по творчеству этого автора он тогда сделал некоторые оговорки. Года за три до его кончины мы опять обсуждали взгляды и труды этого священника. Епископ Зосима повторил те же оговорки, хотя и несколько их смягчил.

Помимо резкого интеллектуального роста и широты интересов, удивлял необычно широкий и интересный круг знакомств Игоря. Естественно, весь этот круг мне известен не был, скорее всего, не была представлена даже сколько-нибудь существенная его часть, но и то, с чем мне довелось сталкиваться, производило впечатление. Буквально в любом районе Москвы он мог в любое время найти квартиру, куда можно было бы зайти пообщаться с хозяевами и попить кофе. Так я с ним запросто зашел на чашку кофе в квартиру режиссера Тарковского. Сам хозяин находился уже в Италии. Не помню точно, было это до того, как он объявил себя невозвращенцем, или сразу после этого...

В школьные годы Игорь был подвижным, активным, но не очень спортивным парнем. Я, во всяком случае, не помню, чтобы он чем-нибудь занимался «физическим». После школы он принялся усердно посещать секцию штанги (кажется, при МИИТ) и увлекся горным туризмом. В обоих случаях Игорь относился к делу весьма серьезно. Так, готовясь к горным походам, он вместе с группой ребят договаривался (естественно, неофициально) со знакомыми в метрополитене и по ночам, на одной из станций, они на включенном эскалаторе отрабатывали затяжные подъемы. Однажды Игорь по моей просьбе детально описал свои занятия тяжелой атлетикой. Нагрузки, которые он выдерживал, произвели на меня немалое впечатление. Впоследствии, когда монах Зосима, совсем еще молодым, перенес инфаркт, я вспомнил те спортивные «подвиги». Само собой, мое мнение в данном вопросе не авторитетно, но я думаю, что сердце свое он надорвал именно тогда. Для не очень спортивного паренька переход к таким специфическим нагрузкам был слишком резким.

В те поры все подростки, вне зависимости от того, из каких семей они происходили, так или иначе сталкивались с драками и волей-неволей в них участвовали. Не минула чаша сия и будущего епископа Якутского и Ленского. Хотя в самой школе я не помню ни единого случая, когда Игорю пришлось применять кулаки. Говоря честно, я не помню даже ничего похожего на конфликтную ситуацию, в которой он принимал участие. Само собой, возможно, я чего-то не видел, но при мне было именно так. Характер Игоря был настолько доброжелательный и бесконфликтный, поведение настолько тактичное и ровное, он так умел сглаживать ситуацию, что, совершенно не являясь по натуре своей «агрессором» (пусть и школьного масштаба), он не попадал в разряд «жертв».

Чтобы полностью оценить эту ситуацию, нужно учитывать ту социальную смесь, которую в наше время, в нашем районе представляла из себя школьная среда и которая совершенно невозможна сегодня. В одном классе учились дети «цековские», «телевизионные», сыновья и дочери крупных инженеров, дети рабочих и т. д. Был мальчик, мама которого мыла полы в местном продуктовом магазине. Школа, само собой, не имела никакой охраны, отгораживающей ее от «улицы». Да и наш район представлял причудливую смесь новых ведомственных домов (например, аппарата ЦК ВЛКСМ) и былинных бараков, остатков деревни Алексеевки и какого-то совхоза (бывшего имени Сталина). Символом этого вавилонского смешения была музыкальная школа, еще на моей памяти располагавшаяся метрах в четырехстах от ультрасовременной Останкинской телебашни в крестьянской бревенчатой избе. Так что в нашей детской жизни ничто не отгораживало шпану и даже прямо криминальные элементы от всех прочих. И даже в таких условиях всевозможные конфликты и столкновения, казалось, совершенно неизбежные, обходили Игоря стороной.

Но данное правило действовало в школе и во дворах, в компаниях, где его «знали». Когда «не знали», случалось по-разному. Случалось, на моей памяти, два раза.

Один раз, когда он гулял на ВДНХ, на него налетели «по ошибке», но, к счастью, быстро разобрались. Все обошлось «малой кровью».

Другая ситуация была куда серьезней. По словам Игоря, он чудом не лишился глаза. Произошло это где-то через год, не больше, после окончания школы.

К тому времени, как я уже говорил, Игорь усиленно занимался спортом и был далеко не слабым молодым человеком. На этот раз ему все-таки пришлось применить силу.

Тогда весьма многих охватило увлечение карате. И нашлись такие граждане, которые чередовали занятия в спортзале и на улице.

Подобный «специалист по восточным единоборствам» напал на Игоря и его приятеля. Надо сказать, что весь образ Игоря не таил в себе даже намека на какую-нибудь агрессивность, а после школы для него все больше становилась характерна глубокая задумчивость... В общем, вид был, говоря честно, вполне располагающий к тому, чтобы в конце-концов у него на улице потребовали денег. Приятель же Игоря оказался совсем маленький и сухонький молодой человек. Когда Игорь отказался платить, «каратист» сразу со всей силы ударил его в глаз фалангами пальцев. Игорь, к счастью, успел слегка отвести голову, и удар пришелся впритык к нижнему веку. Ситуация разрешилась тем, что его маленький сухонький спутник оказался очень хорошего уровня боксером (кажется, кандидатом в мастера). Тут как раз Игорю пришлось применить всю свою штангистскую силу, не позволяя боксеру добить распластавшегося без чувств грабителя.

Чтобы закрыть тему, упомяну, что еще, по крайней мере, один раз Игорю пришлось драться в армии.

Инокиня Евфросиния (Миронова):

С владыкой мы познакомились в середине 1980-х годов, а с 1987 года стали друзьями. Как выяснилось позже, крестил нас один и тот же священник, отец Вячеслав Винников, примерно в одно время, в храме великомученика Феодора Стратилата на Антиохийском подворье г. Москвы. В то время туда ходило много молодежи. Поскольку настоятель храма ливанец архимандрит Нифон (Сайкали, ныне епископ) находился в подчинении Антиохийской Церкви, власти не смели вмешиваться в жизнь прихода, и это был почти единственный храм в Москве, где при крещении у тебя не требовали документов. К тому же там давали возможность поучаствовать в службе в качестве чтецов, иподиаконов или алтарников, попеть на клиросе, а для молодых людей это было особенно важно.