Анджей Залуский - Время и музыка Михала Клеофаса Огинского Страница 3

Михал Казимир принимал активное участие в решении политических проблем своей эпохи. Одной из его серьезных успешных инициатив было строительство канала (канала Огинского), соединившего речные системы Балтийского и Черного морей. В 80-е годы XVIII века он основал политическое движение (о нем мы скажем позднее), направленное на поддержку союза с Пруссией.

Тем не менее, несмотря па обаяние и общественное признание Михала Казимира, его эксцентричный оптимизм приводил к внезапным спорадическим приливам энтузиазма, результатом которого часто была деятельность, вызывавшая порицание. С большим размахом он потратил лучшую часть огромного состояния на то, что часто имело отношение к музыке. Сам сочинял музыку, играл на скрипке, кларнете и на арфе, причем последний инструмент даже немного усовершенствовал. Во время своего пребывания в Париже в 1750-е годы Михал Казимир покорил немало поклонников как музыкант-любитель. Позднее в своем имении в Слониме он завел собственный оркестр, две оперные труппы, итальянскую и польскую, и театр. «Произведения Мангейма и венской школы исполнялись, как если бы их сочинил сам Михал Казимир» (Польский биографический словарь). Его оперная труппа была лучшей в Речи Посполитой в ту эпоху. Ибо высоко ценивший культуру король ратовал за развитие архитектуры и живописи в Варшаве, а к музыке какого-либо интереса не проявлял.

Михал Казимир сочинил несколько опер, сам написал к ним либретто, писал балетную музыку и менее крупные произведения. Сейчас его произведения и музыка Михала Клеофаса активно изучаются в Беларуси. Полагают, что во время своего пребывания в Вене Михал Казимир подсказал Гайдну идею его оратории «Сотворение мира».

Все это вновь возвращает нас к Михалу Клеофасу, так как в 1791 году его дядя Михал Казимир передал племяннику большую часть своих поместий с условием, что тот возьмет на себя заботу о непогашенных долгах. Это наследие, которое с течением времени стало настоящей «головной болью», доставило Михалу Клеофасу при его жизни, а позднее и его репутации бесконечную массу проблем.

Жан Ролей

Михал Клеофас родился в Гузове, фамильном владении недалеко от Варшавы, 25 сентября 1765 года. Мать Михала Клеофаса, до того как выйти замуж за Андрея Огинского, дважды овдовела. Ее старший сын Феликс Лубенский являлся продолжателем рода, обосновавшегося в Великой Польше, впоследствии захваченной Пруссией. Второй сын, Прот Потоцкий, родился в Галиции. Огинские, как известно, по происхождению литвины. Таким образом, Полину Огинскую называли «матерью трех провинций». Такие сведения и ряд других можно найти в неопубликованной автобиографии Михала Клеофаса в разделе о его молодых годах.

Полина из рода Шембеков, княгиня Огинская, мать М. К. Огинского

Когда мальчику было четыре года, он очень понравился королю на одном из приемов: король поставил Михала на стол, задал ему несколько вопросов по Библии и, удовлетворившись ответом, спросил мальчика, кем он станет, когда вырастет. «Я хочу служить своей стране, но не хочу быть королем, так как люди говорят, что Ваше Величество очень несчастны», – таков, говорят, был ответ ребенка.

Когда Михалу Клеофасу исполнилось семь лет, его отца назначили послом в Вену. Время было смутное. Отряды повстанцев и отряды русских войск охотились друг за другом по всей стране, поэтому Андрею Огинскому со свитой дали сопровождение из двух тысяч поляков и татар под командованием Браницкого. Позднее к ним присоединились пятьсот русских под командованием Суворова, бывшего тогда в чине полковника. И тот и другой военачальники приобрели затем известность, причем также и дурную. Браницкий был гетманом Короны, то есть Польши, а не Литвы, однако вошел в историю как предатель за участие в руководстве Тарговицкой конфедерацией в 1792 году. На Суворове, одном из самых известных и результативных русских военачальников, лежит ответственность за страшную резню гражданского населения варшавского предместья Прага в 1794 году – одного из ужаснейших военных преступлений всех времен. Михал Клеофас со своей сестрой, наверное, побаивались строгого вида Суворова, который, однако, любил детей и все время угощал их яблоками. Окружение Огинского не могло понять, почему Михалу Клеофасу жалко захваченных повстанцев, которых порой видели закованными в цепи, однако сострадание к тем, кто оказался менее удачливым, чем он сам, сострадание, усиленное полученным под руководством Жана Ролея образованием, было характерной чертой Огинского в течение всей его жизни.

В Вене сестра Михала Клеофаса Юзефа была отдана в женский монастырь, и родители стали подыскивать для Михала гувернера, который занялся бы его образованием. Выбор пал на Жана Ролея, бывшего в то время одним из наставников эрцгерцога, позднее ставшего императором Леопольдом.

Имение Огинских в Гузове

В воспоминаниях Михала Клеофаса о детстве есть один особенно интересный момент – описание методики этого замечательного учителя. Среди современных наставников к Жану Ролею ближе всего стоит, наверное, основатель Салема и Гордонстоуна Курт Хан, идеи которого вдохновили представителей других школ, таких как Раннок, и даже повлияли на сторонников Школы физической и волевой закалки.

Жан Ролей обнаружил, что семилетний мальчик умеет читать, знает некоторые цитаты из Библии и может декламировать, как попугай у Лафонтена. Больше всего его, однако, тревожило то, что Михал Клеофас был несколько толстоват, и это не годилось для усердной работы. Он изменил рацион мальчика, заставлял его есть много фруктов, тушеных овощей, ограничивал употребление мяса и брал его с собой на длительные прогулки вдоль крепостных валов Вены. Что касается обучения, то оно было ориентировано на личность ребенка в лучшем смысле этого утрированного термина: учитывало его потребности, хотя в конечном итоге являлось строгим и требовательным. На первых порах многочисленные задания давали практические результаты. Михал Клеофас постиг геометрию, составляя масштабные чертежи сначала своих комнат, потом, когда вернулся в Польшу, обширных садов Гузова и, наконец, полей. Многие уроки проводились на улице, например ботаника, включавшая элементы знаний, необходимых будущему землевладельцу. Такие занятия, дававшие понимание основ предмета и потом подводившие к углубленному изучению, сопровождались посещением крестьянских домов вместе с Ролеем, который учил мальчика уважать трудящийся класс, объяснял важность труда, взаимообмена и денег, что позднее приведет к изучению трудов экономистов и антиэкономистов. Этим также объясняются некоторые очень тонкие замечания Огинского о практическом применении политэкономии, высказанные им в своих сочинениях.

Когда мальчик подрос, Жан Ролей пригласил учителей по отдельным предметам. Впоследствии Михал Клеофас будет благодарен, что его познакомили с латинским языком сравнительно поздно, когда он достаточно созрел, чтобы оценить латинских авторов. За полтора года юноша прочел почти всего Цицерона, Тацита, Вергилия, Горация, кое-что из Овидия, Катулла, Ювенала и ряда других авторов. Столь же начитан он был и во французской литературе и, естественно, знаком с произведениями таких светил Просвещения, как Вольтер и Руссо. Для Жана Ролея необычным являлось то, что, несмотря на знание им прогрессивных идеалов, его собственные мнения основывались на глубокой преданности христианству. Жан Ролей был добрым и очень хорошим человеком. Учеба вошла у Михала Клеофаса в привычку. Много позднее, в Гамбурге в 1798 году, он даже посещал курс химии.

Памятный камень в честь Жана Ролея в усадьбе Залесье

В математике, преподаваемой аббатом Роде, бывшим иезуитом, успехи Михала Клеофаса были не столь заметны. Этому предмету он не нашел большого практического применения, и только позднее в связи с появившимся интересом к астрономии математика начинает его привлекать. Молодой человек не только читал – он также делал письменные комментарии и анализировал работы Кондильяка и Мэйбли. Из исторических трудов читал Робертсона, Гиббона, Вольтера и Мэйбли. До шестнадцати лет даже изучал право. Кроме того, Михал Клеофас сделал все, чтобы научиться превосходно писать по-польски, и знал все о польской литературе. В семнадцать – девятнадцать лет он работал по шестнадцать часов в день.

Поклонники полонеза Огинского могут спросить, а где же среди всего этого находилось место музыке. В ответ можно сказать, что музыка входила в его жизнь в те короткие промежутки свободного времени, которые у него были в течение нескольких лет после достижения им десятилетнего возраста. Юзефе наняли учителя музыки – шестнадцатилетнего Юзефа Козловского, и Михал Клеофас настоял, что он также будет учиться музицированию. Вскоре юный Огинский стал отличным пианистом, но из-за других интересов и обязанностей не мог постоянно поддерживать форму. Впоследствии он будет сожалеть, что больше времени отводил скрипке – «этому неблагодарному инструменту, не выносящему посредственности».