Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам Страница 3

– Зачем вам понадобилось спасать этого графа? Все они шпионы! – спрашивала потом Лариса».

Владимир Маяковский наверняка был в курсе этих историй – о них ему могли рассказать и Лариса Рейснер, и Осип Мандельштам, и Лев Олькеницкий- Никулин, и Владислав Ходасевич, да и сам Яков Блюмкин. Но вряд ли на эти рассказы поэт-футурист хоть как-то отреагировал. Ведь в разгаре были съёмки «фильмы» о любви, в которой он играл главную роль. К тому же Владимир Владимирович продолжал считать себя некоронованным королём российских стихотворцев, повелителем и кумиром публики, автором ещё никем не превзойдённого «Евангелия от Маяковского» – поэмы «Человек». А в ней, как мы помним, он представал перед читателями в образе Иисуса Христа, побывавшего в мире ином и вернувшегося оттуда, чтобы обратиться к векам. Все, кому доводилось прослушать «Человека» в исполнении Маяковского, одаривали поэму бурными рукоплесканиями, а прославленные поэты-символисты признали её автора талантливейшим поэтом. Ему ли было до проделок какого-то Блюмкина и до прочих литераторов вроде Рейснер, Мандельштама и Ходасевича?

Что же касается недругов, то у Маяковского, по его же собственным словам, недруг был только один – Господь, Вседержитель, про которого в «Человеке» сказано:

«Повелитель Всего —/соперникмой,/мой неодолимый враг.Нежнейшие горошинки на тонких чулках его.Штанов франтоватых восхитительны полосы.Галстук, / вышестренный ахово».

Маяковский был готов и дальше противостоять Ему, «главному танцмейстеру земного канкана», а однажды и одолеть, запретив управлять земными танцами. По сравнению с этой грандиозной целью превращение России в какую-то другую, совсем незнакомую страну казалось детской шалостью.

И вдруг во второй половине мая 1918 года одна из московских газет опубликовала произведение, воспевавшее страну с очень странным названием. Она очень походила на Россию, но гораздо больше смахивала на какое-то совсем другое жизненное пространство.

Иная страна

Биографы Маяковского о том событии не упоминают. В самом деле, разве можно назвать сколько-нибудь существенным простой житейский вопрос:

– Вы сегодняшний номер «Знамени труда» читали?

А об этом у Маяковского наверняка спрашивали. И, услышав отрицательный ответ, тут же интересовались:

– Значит, про «Инонию» ничего не знаете?

– Про какую «Инонию»? – удивлялся поэт. – Что это такое?

– А вы прочтите!

Купив газету, Маяковский обнаружил в ней поэму с этим непонятным названием и с ещё более непонятными предваряющими словами:

«Посвящаю З.Н.Е.»

Вряд ли кто-либо из тогдашних читателей мог расшифровать эти инициалы. А это было посвящение жене поэта: «Посвящаю Зинаиде Николаевне Есениной».

После названия шло ещё одно посвящение: «Пророку Иеремии». Затем следовало решительное утверждение:

«Не устрашуся гибели,Ни копий, ни стрел дождей, —Так говорит по БиблииПророк Есенин Сергей».

Прочитанные строки наверняка были восприняты Маяковским как гром с ясного неба. Ведь это в поэме «Человек» поэт погибал и (подобно Иисусу Христу) возносился в небо. А что имел в виду Есенин, заявляя о том, что он тоже не устрашится гибели? И зачем было ему, до этого, по выражению Маяковского, писавшему главным образом «про птичек и зайчиков», вдруг объявлять себя пророком и посвящать свою поэму с непонятным названием другому пророку – Иеремии? Почему именно ему?

Маяковский читал дальше:

«Время моё приспело,Не страшен мне лязг кнута.Тело, Христово тело,Выплёвываю изо рта.

Не хочу восприять спасенияЧерез муки его и крест:Я иное постиг учениеПрободающих вечность звезд».

Получалось, что Есенин отвергал («выплёвывал») тот самый образ Иисуса, в котором представал перед читателями Маяковский. И ставил об этом в известность пророка Иеремию.

Но почему именно его?

Как известно, входящая в Библию «Книга пророка Иеремии» полна резких и колючих слов, обличающих царей и их подданных. Стихи Маяковского тоже были переполнены резкими, а иногда и довольно грубыми выражениями.

В Библию включена ещё одна книга того же древнего пророка – «Плач Иеремии». И у Маяковского (из-за воспевавшихся им его несчастных любовей) в стихах и поэмах проливалось море слёз. После очередного любовного краха герой поэмы «Человек» и отправлялся в мир иной.

Выходило, что это как бы к нему обращался Сергей Есенин. Ведь это он, Маяковский, в своём «Человеке» описал штаны Господа. Ведь это он, Маяковский, любил усердно мыть свои руки. Ведь это про него, Маяковского, говорили, что его голос напоминает рёв быка. А в «Инонии» было написано:

«Ныне ж бури воловьим голосомЯ кричу, сняв с Христа штаны:Мойте руки свои и волосыИз лохани второй луны».

Это он, Маяковский, в «Человеке» утверждал:

«Погибнет всё. / Сойдёт на нет.И тот, / кто жизнью движет,последний луч / над тьмой планетиз солнц последних выжжет».

А что говорил Есенин? Вот его строки:

«Говорю вам – вы все погибните,Всех задушит вас веры мох.По-иному над нашей выгибьюВспух незримой коровой бог».

Это он, Маяковский, в финале «Человека» обращался к мировому пространству:

«Ширь, / бездомного / снова / лоном твоим прими!»

А Есенин в своей «Инонии» заявлял:

«Я сегодня рукой упругоюГотов повернуть весь мир…Грозовой расплескались вьюгоюОт речей моих восемь крыл».

Мало этого, Есенин впрямую заявлял, что слова его поэмы станут молитвой для людей – ведь упомянутый им византийский писатель Кузьма Индокоплов (то есть «плаватель в Индию») был автором почитаемой христианами книги:

«Плачь и рыдай, Московия!Новый пришёл Индокоплов.Все молитвы в твоём часослове яПроклюю моим клювом слов».

Завершалась есенинская поэма строками, под которыми мог подписаться любой большевик, вооружённый «карающим мечом революции»:

«Радуйся, Сионе,Проливай свой свет!Новый в небосклонеВызрел Назарет.

Новый на кобылеЕдет к миру Спас.Наша вера – в силе.Наша правда – в нас!»

В поэме Есенина ни слова не говорилось о Брестском мире, который был тогда у всех на устах. Но в ней повторялось всё то, о чём торжественно заявляли на митингах большевики: правда только у них. И в это все непременно должны были поверить, потому что свою правду большевики подкрепляли силой, при наличии которой, как известно, никакого ума не требуется.

На вопрос одного из своих друзей, что означает название его поэмы, Есенин ответил:

«– Инония – иная страна».

Это его объяснение вряд ли слышал кто-либо ещё. А через несколько дней после публикации «Инонии» о ней восторженно заговорили критики. Так, 26 мая один из них, Иннокентий Александрович Оксёнов, в статье «Слово пророка» написал:

«Не всякому дано сейчас за кровью и пылью наших (всё же величайших) дней разглядеть истинный смысл всего совершающегося. И уж совсем немногие способны поведать о том, что они видят, достаточно ярко и для всех убедительно.

К последним немногим, отмеченным божьей милостью счастливцам, принадлежит молодой рязанский певец, Сергей Есенин, выросший за три года в большого народного поэта. Венцом его творческой деятельности кажется нам поэма «Инония»… Пророчески звучит эта поэма. Небывалой уверенностью проникнуты её строки. Головокружительно высоки её подъёмы».

Восторги Оксёнова разделил и другой критик, Иванов-Разумник, написавший в журнале «Новый мир»:

«Нет, не с Христом борется поэт, а с тем лживым подобием его, с тем "анти-Христом", под властной рукой которого двадцать веков росла и ширилась историческая церковь».

Маяковский не мог не читать эти статьи. Он даже наверняка слышал «Инонию» в исполнении автора – Есенин декламировал её чуть ли не ежедневно, срывая оглушительные овации. От этих рукоплесканий «Человек» Маяковского мгновенно мерк и скукоживался. Его ревнивый автор не мог спокойно переносить чужую славу, которая день ото дня росла и ширилась. Не случайно писатель Валентин Катаев (в книге «Алмазный мой венец») назвал Есенина «наиболее опасным соперником» Маяковского. Подобное обстоятельство не могло не стать причиной возникновения желания дать этому «опасному сопернику» достойный ответ.