Нина Зверева - Прямой эфир. В кадре и за кадром Страница 3

Уже наутро нам позвонили из «Литературной газеты» и сразу сослались на профессора Краснова. Звонила Алла Латынина – редактор рубрики «Архив ЛГ». Она хотела поговорить именно со мной, и я дрожала от страха и нетерпения.

Алла Николаевна спросила:

– Сколько вам лет?

Я гордо ответила:

– Девятнадцать.

Далее она поинтересовалась, на каком курсе я учусь, и выяснила, что я только что окончила первый курс.

Следующий вопрос не застал меня врасплох:

– Как вы оцениваете значение этих писем?

Я сообщила, что уже написала целую статью про Блока и Зою Звереву, где привела самые интересные выдержки из писем.

Алла Николаевна взбодрилась и спросила:

– Сколько у вас получилось?

Этот вопрос тоже не заставил меня долго думать, не менее гордо я ответила:

– Шесть листов!

И тут трубка испуганно затихла. Это было так неожиданно и страшно, что я перестала дышать. Но через паузу вежливый спокойный голос кандидата философских наук Аллы Латыниной (кстати, мамы известной журналистки Юлии Латыниной) уточнил:

– Ниночка, вы имеете в виду печатные листы или листы, напечатанные на машинке?

Я понятия не имела, что такое «печатный лист», и только по приезде в Москву узнала, что это 24 обычные страницы машинописного текста. Было от чего удивиться! Далее все было как во сне: я надела самый красивый мамин трикотажный костюм, сделала прическу, села на поезд, приехала, попала под дождь, долго искала здание «Литературки» на Цветном бульваре, нашла, сообщила каждому встречному о том, что у меня в сумке настоящие письма Блока, после чего одним из сотрудников редакции была отконвоирована в кабинет Аллы Николаевны.

Он привел меня и сказал:

– Алла, тут к тебе приехала милая девушка из провинции.

Улыбнулся – и скрылся.

Алла Латынина напоила меня чаем и даже хотела накормить, но у меня именно в этот день начался страшный токсикоз – я была беременна первым ребенком, поэтому с испугом отказывалась от еды.

Мне казался сумасшедшим тот мир, в который я попала, – у Аллы Николаевны в кабинете сидела подруга и ныла о том, что за ней ухаживает Евгений Евтушенко, но он ей так надоел, так надоел… Я знала все стихи Евтушенко наизусть и готова была бежать на его концерт на край земли. Фифа в кабинете разбила мои иллюзии в один миг, почему-то я ей сразу поверила. В зеркале я видела свое отражение – мокрая курица в костюме с чужого плеча, да еще и с токсикозом.

Но уже на следующее утро мир стал другим – Алла Латынина мудро руководила моими поездками по Москве, я познакомилась с Андреем Турковым, побывала в архиве, где нашлись письма Зои Зверевой к Блоку, и переписка, как говорят, воссоединилась.

Я уже бегом пересекала Цветной бульвар и наслаждалась общением с сотрудниками легендарной «Литературки», они тоже меня приняли в качестве «дочери полка» и, кажется, давно догадались, почему я пролетала мимо буфета на шестом этаже с видом мученицы. Когда материал был готов, Алла Латынина спросила меня, на какой гонорар я рассчитываю. Мысль о том, что мне еще и заплатят за такую невероятную поездку, меня потрясла. Я что-то промямлила и стала ждать выхода газеты.

Моя статья занимала целый разворот, на котором были фотографии Зои Владимировны, и Александра Блока и даже вступление от имени «Архива ЛГ», в котором Алла Латынина рассказывала об истории находки и немного обо мне как о новом авторе.

Самым интересным в переписке поэта и бестужевки был тот факт, что Блок помогал через Зою Звереву политическим заключенным. Не менее важным оказалось подробное описание трагических событий, связанных со смертью младенца, которого родила Любовь Дмитриевна Менделеева. Блок признал этого ребенка, но судьба распорядилась иначе: он сам похоронил этого мальчика через тринадцать дней после рождения.

Помните его: «Когда под заступом холодным…» Это стихотворение было написано в тот же день, когда Блок написал Зверевой подряд несколько писем. Считалось, что он никому не писал в это тяжелое время. Оказалось, ей он доверял по-настоящему. Он даже на своей визитке написал: «Уважаемая Зоя Владимировна! Я не застал Вас сейчас, и очень жалею об этом, потому что есть вещи, которые я могу рассказать только Вам…» Блоковеды, с которыми я познакомилась в Москве и в Питере (туда я ездила на встречу с Владимиром Орловым), в один голос уверяли меня, что эта дружба – единственная в своем роде, так как у Блока было много любовниц, а вот женщины-друга в его жизни не было. Оказалось, была такая женщина. Ай да двоюродная моя бабушка!

Публикация, да еще такая объемная, сделала меня абсолютно счастливой. Но самое главное случилось через три дня – мне позвонил Владимир Близнецов из редакции «Факел» Горьковского телевидения и пригласил рассказать о находке в прямом эфире. Я слушала голос, знакомый с детства, и не знала, что сказать. К тому же мой животик уже округлился, и я стеснялась показаться в эфире в таком виде.

Но Близнецов настаивал, и я пошла на студию. Пропуск был заказан, меня ждали. В редакции, как и всегда, было полно людей, все суетились, разговаривали одновременно. Но когда я вошла, наступило молчание, и вдруг Мараш тихо спросил:

– Нинка?

И уже более уверенно:

– Ты – Нинка Зверева?

Я только кивнула. Далее все хором говорили о том, что я должна написать сценарий сама, что я должна проявить свою телевизионную детскую закалку, меня щупали, спрашивали о муже, о родителях, об учебе. Потом, насытившись, все вернулись к своим делам, а мудрый Близнецов стал заново учить меня телевизионной науке.

В прямом эфире вместо положенных 15 минут я проговорила целых 45 минут, то есть заняла все эфирное время, два других сюжета пришлось снять с эфира.

Но это был настоящий успех. После эфира ко мне подошли операторы, звукорежиссер и его ассистенты, технические работники. Все поздравляли, хвалили, говорили, что у меня особый дар телеведущей.

Я с трепетом ждала, когда с высокого пульта в студию спустятся Близнецов и Шабарова – мои телевизионные «родители». Они не были так эмоциональны, пожурили меня за многословность, и все же произнесли заветные слова:

– Ты – наша, Нина. Ты должна быть в эфире!

А еще через неделю мне по почте пришел баснословный гонорар с поздравительной запиской от Аллы Латыниной.

Так Зоя Владимировна Зверева властной рукой вмешалась в мою жизнь и повернула ее в нужную сторону.

Первое задание

Несмотря на то, что работать на телевидении я начала еще в восемь лет, попасть в штат после окончания нижегородского университета было достаточно сложно. Во-первых, вакансии случались чрезвычайно редко, а в молодежной редакции «Факел», в которую я стремилась попасть и где вроде были не против меня взять, каждый человек работал годами, и никто не собирался уходить. Вне штата в качестве автора или приглашенной ведущей – пожалуйста. А вот в штат – это совсем другой вопрос.

Вторым барьером была я сама по себе, как неподходящий для идеологической работы субъект. Во-первых, женщина (предпочтение отдавалось мужчинам, и до сих пор так же). Во-вторых, мать двоих маленьких детей, то есть будут больничные и бесконечные отлучки домой. В-третьих, моя непонятная национальность (мама у меня еврейка, папа – русский). Прибавьте сюда мою абсолютную беспартийность и искренность, которая смущала серьезных людей, а особенно руководителей советского телевидения. Я могла в прямом эфире студенческой программы «Потенциал» сообщить что-нибудь положительное про заграницу или возмутиться тем фактом, что студентов вместо учебы посылают на картошку.

Опасно брать на работу такого человека. Но мне повезло. Во-первых, совершенно неожиданно освободилось место редактора молодежных программ, так как Валентина Арюкова безумно влюбилась в режиссера и уехала с ним на Север от всех соперниц. Во-вторых, за меня ходатайствовала могущественная Рогнеда Шабарова, которая была одним из родоначальников Горьковского ТВ, а к 1975 году, когда я окончила университет, уже работала директором Горьковского телевидения. Спустя много лет я узнала, сколько порогов ей пришлось обить в обкоме партии и в других инстанциях, чтобы доказать мое право на профессию.

И вот 30 сентября 1975 года, невзирая на мамину мечту об аспирантуре, с красным дипломом наперевес я шагнула в любимую редакцию «Факел» уже как равная. У меня появился стол, телефон и первое задание. Оно было ужасным! Была такая программа, которая называлась «Молодежный меридиан». Это была хорошая советская комсомольско-партийная пропаганда во славу ударников коммунистического труда. Мне поручили поехать на ударную комсомольскую стройку в город Богородск. Там, в 100 километрах от Нижнего, при помощи ударных комсомольских бригад строился новый завод хромовых кож.

Так сложилось в моей жизни, что я никогда не была ни на заводах, ни на стройках и плохо отличала рожь от пшеницы. Университетский дом, компания интеллектуалов, из увлечений – туризм, альпинизм, книги, поэзия. В общем, другая жизнь. Мне выделили хорошего кинооператора Виктора Тернового, и мы поехали на «козлике» (так называли ГАЗ-69, это была самая распространенная машина на Горьковском телевидении). Именно тогда я усвоила правильную привычку по дороге на съемки заправлять машину бензином, а оператора пивом. А для себя – обязательная остановка около районного универмага, где по недосмотру сельских покупателей иногда можно было купить интересные импортные вещи.