Валерия - И жизнь, и слезы, и любовь Страница 3

Нашим с Люлей главным развлечением были домашние концерты, которыми мы страшно развлекали родителей. Аленка училась на два класса старше. Она была настоящей красавицей: темноглазая, с черными вьющимися волосами, пышнотелая. Я на ее фоне смотрелась как гадкий утенок. Мы с ней исполняли разные песни. Петь хотелось обеим, поэтому аккомпанировали друг другу по очереди. Но нашим коронным номером был балет собственного сочинения «Ромео и Джульетта». Люльке досталась роль Ромео, так как она была крупнее. Я изображала Джульетту. Выглядело это так. Люля меня таскает на себе, и мы хором поем какую-то мелодию — ля-ля-ля. Лучше всего, как нам тогда казалось, нам удавалась сцена смерти юных влюбленных. Я и мой пылкий пухлый Ромео ложились рядом и, умирая, успевали подталкивать друг друга в бок — «подвинься». Представляю, как это было забавно. Но наши родители не позволяли себе даже улыбаться. Только став взрослой, я поняла, как важно для ребенка серьезное отношение взрослых к тому, чем он самозабвенно и упорно занимается…

А потом Плотниковы переехали в Магадан. Мне тогда было десять лет. Дело в том, что Александр Сергеевич злоупотреблял алкоголем. Не в силах бороться с зависимостью, он пытался куда-то убежать от самого себя. К сожалению, это не удалось. Он рано ушел из жизни. Мне кажется, после отъезда моей первой лучшей подруги у меня началась взрослая жизнь.

Мы сейчас не теряем связи с Плотниковыми. Правда, больше с Люлькиной мамой. Ома чаще приезжает, как они говорят, на материк…

Тогда я бредила карьерой балерины. У меня была книга «Майя Плисецкая». Я перерисовывала оттуда все фотографии. Знала все ее партии. Потом, когда я была во втором или третьем классе, мне от кого-то по наследству достались пуанты. Я в них изображала из себя нечто хореографическое. Смешно это все вспоминать. Но тогдашние детские экзерсисы приучили меня к работе над собственным телом, которую я не прекращаю и сегодня.

Важной частью жизни нашей семьи были праздники. И как одна из главных их составляющих, чего греха таить, — еда. Главным семейным торжеством был и остается бабушкин день рождения — 6 ноября. Даже сейчас я, несмотря на плотный гастрольный график, стараюсь этот день проводить с родными в Аткарске.

7 ноября после демонстрации все шли к бабе Валюшке. Меню варьировалось, но было два фирменных блюда: эклеры и торт из пакетов готового заварного крема. Я не любила и не люблю сладкое. Эклеры, например, для меня специально делались без начинки. А от торта я получала чисто эстетическое наслаждение. Бабуля где-то доставала кондитерскую краску и затейливо декорировала свое изделие. Я с замиранием сердца ждала: что же она вылепит в этом году?

Пища, все связанное с ее приготовлением, для меня было всегда скорее психологическим, чем физиологическим моментом. Бабушка пекла удивительно тонкие блинчики, прямо кружевные. Мне так нравилось, что они просвечивают. Зато щи получались гораздо лучше у мамы. Я и по сей день, после всех изысканных блюд в ресторанах, могу смело утверждать: ни одному шеф-повару самого элитного ресторана, не дано в его мастерстве даже приблизиться к тем щам, которые варит Галина Николаевна Перфилова из города Аткарска Саратовской области.

А по воскресеньям мама пекла оладьи на завтрак.

Я лежу в постели. Уже просыпаюсь. Но не открываю глаза от радостного чувства — можно поспать подольше. В квартире пахнет оладьями, а по радио идет передача «С добрым утром!». Впереди целый счастливый день. А сейчас я буду есть оладушки без счету. Нынче забота о фигуре мне таких вольностей не позволяет…

Примерно с третьего класса я вела книгу рецептов. Она была моей спутницей во все годы мыканья по чужим углам.

Эту книжку изорвал в клочья бультерьер, которого мне подарил Шуйский. Супруг всегда заводил собак бойцовых пород. Когда я, беременная третьим ребенком, лежала в больнице на сохранении, муж был в свирепом состоянии. В тот момент у нас жил стаффордширский терьер. Никогда в жизни я больше не видела такого здорового стаффордшира. Встав на задние лапы, он мог с легкостью положить передние на плечи взрослому человеку.

Пес не был злым, но одним своим видом наводил панический ужас на моего сына Тему.

И вот мне в больницу звонит няня в слезах:

— Шуйский решил за что-то наказать Тёму и запер его в клетке с собакой!

Они в Крёкшино, я в Москве. Ничего поделать не могу, вся трясусь от страха, плачу…

Он, конечно, выпустил мальчика. Собака Тёму не тронула. Но какая это была травма для сына…

Я часто думаю о свободе и несвободе. Многие говорят, что чувствуют себя в провинции, как в тесной душной комнате. Мол, мало там свободы.

Все мое детство было расписано по минутам. Родители приходили домой поздно, поэтому после школы я шла к бабушке. Там я делала уроки. Потом бежала по своим делам: в музыкальную школу, кружки, библиотеку.

В библиотеку я записалась сама в возрасте пяти лет. Примерно с этого возраста я стала читать запоем все подряд. У нас была «всемирка» — двухсоттомное собрание сочинений писателей всех времен и народов. Это было подписное издание. Помню, как эти книги приходили к нам по почте. По две штуки в бандероли. Боже мой! Какой это был для меня, маленькой, праздник! А чьи произведения нам прислали на этот раз? Я пыталась все читать. Глотала эти книги: и японских поэтов, и американских писателей, даже если не всегда могла вникнуть в содержание.

Ребенок подсознательно принимает систему ценностей взрослых, которые его окружают. Я сразу почувствовала, что «всемирка» — это редкий клад. Тем более ни у кого вокруг такого клада, вернее, не клада, а кладезя знаний не было.

Самым ярким детским литературным впечатлением был для меня «Малыш и Карлсон» Астрид Линдгрен. Родители отнеслись к этой книге с недоверием. Как это так: толстый дядька прилетает, шкодит, ест варенье, берет чужое без разрешения? А меня привлекала атмосфера гармонии и уюта, которая царит в этой книжке. Помню, все просила у бабушки:

— Сделай мне булочки с корицей и горячий шоколад.

После «Малыша и Карлсона» я незнакомцев описывала так: «Мужчина в самом расцвете сил». Взрослые умирали со смеху.

Я часто думаю, что так рано повзрослела, так рано стала стремиться к самостоятельности из-за того, что с детства чувствовала себя равноправным членом «взрослой» компании родителей и их друзей. Взрослые люди, которые меня окружали, всегда проявляли ко мне неподдельное внимание. Мои родные всегда старались понять, что интересно мне. Они видели, что я не отходила от инструмента, поэтому в пятилетнем возрасте меня отдали в музыкальную школу.