Алексей Очкин - Иван - я, Федоровы - мы Страница 3

К полудню железная крыша накалилась, в вагоне стало душно. Бойцы раздвинули двери. На первой же станции они собрались наполнить водою фляги, но только поезд остановился, раздался знакомый голос:

- Ну, где там у вас "заяц"?

Бойцы соскочили с нар, вытянулись. По стремянке взобрался в вагон командир части капитан Богданович, за ним комиссар Филин. Богданович худой, высокий, смуглый, с вывернутыми, как у негра, губами. Бойцы его побаивались и недолюбливали - на ученье в Сибири он без конца будил их ночью по тревоге и приказывал совершать марши в ледяную стужу. За необыкновенную требовательность к себе и другим прозвали его "железным капитаном".

Комиссар Филин, еще очень молодой, старался выглядеть строгим, но глубоко запавшие глаза, прикрытые лохматыми бровями, если присмотреться, были смешливыми и вызывали улыбку. Бойцы не переставали удивляться комиссару, примечавшему все, называли его про себя "чертом глазастым" и объясняли это исключительное свойство фамилией - Филин. И теперь комиссар сразу же заметил за спинами солдат парня на нарах.

- Вот он, "заяц", товарищ капитан!.. - И, шмыгнув мимо расступившихся солдат, стал будить мальчишку: - Э-э, приехали, подъем...

За время путешествия на колесах парень, видно, привык к частым побудкам и проворно соскочил с нар.

- Куда, малец, путь держишь? - строго спросил Богданович.

- На фронт, товарищ капитан.

- Ну-ка, фронтовик, слазь...

- Глянь-ка, чего выдумал! - искренне удивился мальчишка и посмотрел на бойцов: мол, втолкуйте ему, что я еду с вами. Но все почему-то молчали.

- Вот что... - посоветовал капитан, - залезай на обратный и дуй до дому.

- Обратно не поеду.

- Сдать коменданту станции, - распорядился Богданович.

- Товарищ капитан, - начал было Дымов под укоризненным взглядом мальчишки, - может, разрешите...

- Не разрешаю! - отрезал Богданович. - Это вам война или детский сад?

Парень шагнул к двери, капитан придержал его за ворот, а тот крутнулся вьюном, и в руках Богдановича осталась одна шинель.

- Дымов, изловить "зайца"! - приказал капитан.

В это время поезд тронулся...

На следующей остановке Дымов "изловил" "зайца" и сдал военному коменданту. Но только поезд набрал скорость, крыша вагона прогремела жестью, и на стоянке дежурные зенитчики доложили лейтенанту:

- "Заяц"-то сидит на вашей крыше.

- За мной! - приказал бойцам Дымов, взбираясь на вагон.

По жестяным крышам загрохотали тяжелые солдатские сапоги. А мальчишка был неуловим - бежит, бежит и вдруг круто поворачивает в обратную сторону, прыгает козлом с вагона на вагон. Паровоз дал сигнал к отправлению, и погоню пришлось прекратить.

Как только эшелон остановился, Дымов с бойцами бросился на розыски и скоро доложил капитану, что малого нигде нет.

- Не может такой отстать. Ищите! - приказал Богданович.

Но "заяц" исчез.

Капитана тревожило, что мальчишка мог сорваться с крыши на ходу поезда. Бойцы и лейтенант были расстроены не меньше, они даже имени у него не выпытали. Но скоро новые события отвлекли их...

Те самые машины, что отстали на перегоне, наконец нагнали эшелон. Из первой легковушки проворно выпрыгнул широкогрудый генерал. Его окружили сопровождающие - в большинстве полковники. К генералу уже спешил Сологуб. Он отмерял такие шаги, что адъютанту приходилось бежать за ним вприпрыжку. Дымов услышал, как, подойдя к генералу, комдив начал докладывать:

- Товарищ генерал-лейтенант! Вверенная мне дивизия следует на фронт...

- Вижу, как она следует! - оборвал его генерал. - На пятьсот километров твоя дивизия растянулась в эшелонах.

Сологуб пытался вставить слово:

- Василий Иванович... Не пропускают. На пути все семафоры закрыты.

Генерал еще больше разгневался:

- Да ты знаешь... немцы овладели населенными пунктами, которые ты должен оборонять. Голову сниму!

- Товарищ генерал-лейтенант... - так же спокойно продолжал Сологуб. От Поворина на Сталинград - однопутка. Ждем встречных поездов.

И то, что Сологуб спокойно объяснил причину задержки эшелонов в пути, именно эта невозмутимость его охладила генерала, и он, сдерживая еще кипевший в нем гнев, отрывисто спросил:

- Где дежурный разъезда? Где он окопался?

- В погребе, Василий Иванович. Станцию разбомбили, так он в погребе. Видите, туда провода тянутся...

Генерал-лейтенант с комдивом направились к погребу, от которого веером расходились провода.

У адъютанта комдива Дымов разузнал, что генерал - командуюющий армией Чуйков. Адъютант пожаловался Дымову, что сегодня Сологуб его загонял - все время требует давать телеграммы-шифровки всем комендантам станций, через которые проследуют эшелоны дивизии.

Вскоре появился командарм Чуйков с Сологубом. Они пошли вдоль эшелона. Когда командарм поравнялся с батареей лейтенанта Дымова, все замерли, лишь Кухта, пытаясь убрать свой живот, от старания сопел, нарушая тишину. Чуйков, обратив внимание на ромбики со скрещенными стволами орудий на рукавах солдат, остановился:

- Здравствуйте, истребители танков!

- Здравия желаем, товарищ командарм! - выдохнули единым духом бойцы.

- Это вы мне по дороге показывали фиги? - Командарм испытующе оглядел всех и обратился к Черношейкину: - Ну, вот вы, ефрейтор, отвечайте.

- Так точно, было такое... - запинаясь, ответил усач, - не думали, что вы...

- Не думали? А другим, значит, можно?

- Никак нет. - Черношейкин испуганно "ел глазами начальство".

Неожиданно командарм рассмеялся:

- Весело едете. Значит, бодрый-то дух есть?

- Так точно, дух есть... - робко вставил Черношейкин.

Чуйков оборвал смех:

- Дух есть, а немец бьет нас. А?

- Так точно! Танков у него уйма, - вытянулся усач. - Однако мы его тоже дубасили в империалистическую.

- Гляжу, старый солдат, - заметил командарм. - По годкам тебе на печке бы сидеть.

- Что ж я, бессовестный? - возмутился Черношейкин. - Вон какие молокососы идут на смерть, - кивнул он в сторону лейтенанта, - а я на печке буду сидеть? Мы тут одного "зайца"-парнишку сгоняли с эшелона... Прости господи, только от горшка оторвался и на войну бежит!

Командарм пожал Черношейкину руку:

- Вижу, солдат, боевой дух у тебя есть. А что ж сразу-то оробел?

- Так точно! - подтвердил уже осмелевший Черношейкин и признался: Не приходилось видеть самого командарма. Все ж таки вы... птица важная.

Суровые, по-мужицки крупные черты лица командарма смягчились, губы дрогнули в улыбке. Взгляд строгих глаз теперь был добродушно-веселым и каким-то очень домашним, никак не вязавшимся с властным обликом командарма, который за два десятка с лишним лет перенес не одну войну и имел за плечами много ратных дел. Он взглянул пытливо на Аню и спросил: