Александр Синегуб - Защита Зимнего Дворца Страница 3

– "Ха-ха-ха", – перебил меня, разражаясь смехом, поручик. – "Ну и наивен же ты. Да ведь эти револьверы эти господа петербургские офицеры сейчас же по получении продавали. Да еще умудрялись по несколько раз их получать, а потом бегали и справлялись, где это есть большевики, не купят ли они эту защиту Временного Правительства. Нет, ты дурак, да и законченный, к тому же!

Петроградского гарнизона не знает!.." заливался Шумаков. – Мне стало весело от этой неудержимой молодой задорности друга, и вдруг я вспомнил, что ничего еще не ел, а потому предложил ему пойти позавтракать.

– "Есть не хочу, а выпить не вредно", – решил он, подымаясь и беря меня под руку. "Выпить?" – переспросил я. В столовой никого из собранской прислуги не оказалось, и так как до обеда еще оставалось около двух часов, то мы и решили пойти на кухню и что-нибудь высмотреть на закуску к вину.

– "Здравствуйте!" – "Здравствуйте, баре-голубчики. Добро пожаловать", – приветствовала нас кривоглазая Фекла, кухарка за повара.

– "Здравствуйте, красавица", – пробасил Борис. "Ага, картошечка подрумянивается. Добро. Мы вот сейчас малость закусить хотим, красавица, и за ваше доброе сердце по стаканчику вина выпить, чтобы женишок поскорее к вам заявился", – продолжал он подшучивать над кухаренцией.

– "Сейчас, сейчас, батюшка. Уж для вас, как для сынков родных", – сладостно пела скрипучим тонким тоном Фекла. "Да вы извольте присесть, соколики мои ясные. И куда это парни девались? Совсем народ замутился. Все одна хлопочу. И дрова принесу, и картошку очищу, а они, черти, знай семки лузгают и лясы на собраниях точат. И что это, скажите мне, Христа ради, делается на нашей православной земле", – внезапно перешла на плаксивый тон Фекла, лишь только захлопнулась дверь за ушедшим ополченцем. "В нестроевой сказывали, что будто-сь вы юнкерей рабочий народ расстреливать вести хотите… Да я веры не дала… Да еще напустилась на смутьянов-то наших. Лодыри окаянные!..

Статочное ли дело, говорю, чтобы наши господа, мухи никто из них не обидел, да на душегубство пошли. Это им, треклятым, чужие погреба дай пограбить, как давеча Петровский вылакали – ироды… Лишь Павлуха мне шкалик дал… Я вот им и сказываю, что ежели да наши офицеры, уж если и пойдут, то правду одну с собой понесут, которая вам, дармоеды, глаза палит", – кипятилась Фекла, забыв о картошке и о цели нашего прихода. Поручик Шумаков, не выносивший, в противоположность мне, болтовни на злободневные темы, начал уже рыться в ящиках стола, отыскивая штопор, как вбежал посыльный и подал записку от Начальника Школы. В ней нам приказывалось немедленно собрать всех наличных чинов Школы в гимнастическом зале, для производства общего собрания, а также указывались некоторые меры на случай скорого выступления Школы. Штопор не находился, тон записки был очень категоричен, а поэтому терять время на то, пока Фекла сбегает за другим, – не приходилось. И мы, огорченные неудачей, несолоно хлебавши покинули кухню, оставив почуявшую что-то недоброе Феклу завывать во все ее легкие… Выйдя в корридор Школы, мы расстались. Поручик Шумаков, как дежурный офицер, отправился к телефону передавать соответствующие приказания дежурным юнкерам по ротам и господам офицерам, а я помчался в канцелярию писать допуск к запасным винтовкам, находившимся под охраной караула на внутреннем балконе гимназического зала.

В десять часов 45 минут огромная буфетная зала, с идущим вдоль внутренней стены балконом, была запружена юнкерами, среди которых отдельными группами разместились чины нестроевой команды. Кое-кто из господ офицеров тоже уже находились в зале, стараясь держаться в стороне от возбужденных юнкеров, стремясь этим предоставить полную свободу фантазированию на злобу грядущих событий. Я, всей душою ненавидящий этот новый сорт собраний в среде военной корпорации, с чувством глубочайшей горести и боли ожидал начала парадного представления. Я сидел и, наблюдая, мучился. А вокруг – горящие глаза, порывистые разговоры, открытая прямодушность и страстные партийные заявления.

Лишь две-три малочисленные группки держались в стороне и внимательно вглядывались то в колышущуюся массу юнкеров, то на двери, в которые должны вот-вот войти члены Совета Школы.

– "Что призадумались, Александр Петрович?" – подсел ко мне с вопросом седовласый капитан Галиевский. "Не по нутру парадное представленьице? Что делать, голубчик; нам, очевидно, этого не понять. Но я так думаю, раз Александр Георгиевич это дает, значит, это надо. Да и трудно в наши злые дни.

Эх, не война бы с немцами – я и минутки не остался бы в этом царстве болтологии. Однако долго что-то не идут, ведь еще масса работы", – и капитан начал перечислять, что ему надо еще сделать и что и как он уже сделал.

Мы так погрузились в беседу, что не заметили, как вошли члены Совета Школы, а также остальные господа офицеры Школы, успевшие прибыть к этому времени. И только последовавшая при входе Начальника Школы команда – "смирно, господа офицеры!" – пропетая помощником Начальника Школы – вернула нас к сознанию горькой трагической действительности. В зале настала тишина и нависла всеобщая напряженность. Все смотрели туда, вперед, где перед лицом зала, на составленных подмостках от классных кафедр – располагались члены Совета и вошедший его председатель, Начальник Школы. Процедура открытия заседания быстро сменилась докладом о побуждениях, толкнувших Совет Школы на производство такового.

Оказалось, что перед Советом Школы встала дилемма разрешения вопроса об отношении к текущему моменту, требовавшему выяснения отношения Школы к Временному Правительству, к мероприятиям последнего в борьбе с новым выросшим злом в лице Ленина и исповедуемой им идеологии, все более и более увлекающей сырые рабочие массы Петрограда и войск. Конечно, Совет Школы не колеблясь принял в принципе твердое решение следовать всем последующим мероприятиям существующего до момента открытия Учредительного собрания правительства.

Ввиду особо необычного момента и положения правительства, Совет Школы предложил комитетам юнкеров и нестроевой команды произвести совместное заседание по заслушанным Советом Школы вопросам. Однако от означенного заседания комитет нестроевой команды уклонился, делегировав для информации своего председателя – старшего унтер-офицера Сидорова. Состоявшееся собрание приняло в принципе решения Совета, а равно постановило – произвести общее собрание Школы для рассмотрения принятых резолюций. И вслед за докладом последовало чтение резолюции по подвергавшимся обсуждению вопросам. Во все время доклада в зале, собравшем в себя около 800 человек, царила жуткая по своей напряженности тишина. Ни звука одобрения, ни шелеста жестов отрицания, ничто не нарушало тишины со всасывающимся в нее мирным чтением ровного в своих нотах голоса секретаря Совета, портупей-юнкера Лебедева. Чтение кончено. Момент – и объявляется открытие прений. Вздох облегчения вырвался из сгрудившейся аудитории. Вот входит на кафедру первый оратор.