Евгений Федоровский - Штурмфогель без свастики Страница 3

- Ты видел эту лягушку, Пауль?

- Видел, господин генерал, - ответил адъютант.

- Недоносок без пропеллера. Дурацкая работа. Еще бренди, Пауль!

Огладив любовным взглядом пятиярусную батарею бутылок, самую полную, как утверждали знатоки, коллекцию бренди в мире, Удет снова с тоскливой горечью подумал: никогда, нет, никогда не вкусить ему сполна всю крепость напитка, заключенного в этих бутылках. С тех пор как он перестал летать, опьянение приходило к нему тусклым, земным.

Удет взглянул на адъютанта. Тот сосредоточенно готовил новую смесь из бренди и лимонного сока.

Прямого, иногда даже грубоватого генерала устраивал этот молодой человек - умный, расторопный, преданный. С ним Удета свела судьба в Швеции. Пихт хотел добыть офицерский чин в бою, и Удету пришлось согласиться с его просьбой - послать в Испанию, хотя серебряные погоны адъютанту Удета были обеспечены и без этого риска. Но Удет сам был таким же отчаянным и не любил покровительства. Разумеется, Пихта испытывали в разных учреждениях, Пихта проверяли. Генерал-полковнику, впоследствии генерал-директору люфтваффе, заместителю самого Геринга, полагался шеф-пилот и адъютант с более высоким чином и положением, но Удет умел ценить и храбрость, и преданность, и ту особую любовь к авиации, которая сроднила их обоих - старого и молодого.

- А ты что скажешь, Пауль? - спросил Удет, принимая от Пихта новый стакан.

- Что вас интересует, господин генерал?

- Брось ты этот официальный тон, чинуша несчастный! "Господин генерал, господин генерал"! А что у генерала на душе, ты-то знаешь, господин адъютант? Молчишь! А ведь ты меня помнишь другим, Пауль. Ты помнишь, как обнимал меня Линдберг? Ты видел, как надулся этот старый попугай Хейнкель, когда я сел в Италии, установив новый мировой рекорд на его дурацкой машине! Ведь это было в прошлом году, Пауль! В прошлом году!

Да, в прошлом году Хейнкель построил новый истребитель "Хе-100". Это была аэродинамичная и маневренная машина. По скорости она превосходила хваленый "Мессершмитт-109". Хейнкель рассчитал машину на двигатель с водяным охлаждением, но отказался от радиаторов нормального типа. Охлаждающая жидкость проходила через сложную систему устройств, расположенных в двойной обшивке крыльев. Удет промчался на "Хе-100" с невиданной скоростью, но сразу после полета высказал конструктору свое мнение со всей прямотой: "Эта капризная белоручка на фронте летать не будет. Если ослабнут одна-две заклепки в крыльях или, не дай бог, пуля прошьет крыло, то жидкость испарится и двигатель выйдет из строя. Самолет будет обречен". С тех пор между Удетом и Хейн-келем, как говорится, пробежала кошка.

Слушая хвастливые жалобы Удета, Пауль Пихт привычно подумал о том, что вовсе не нужно особой проницательности, чтобы разглядеть смятенную душу генерал-директора.

Для многих коллег Удета его неожиданное возвышение казалось трудно объяснимым капризом Геринга. Не поддался же в самом деле "Железный Герман" сентиментальной привязанности к старому однокашнику еще с первой мировой войны по эскадрилье Рихтгофена? Деловые качества? Но Удет совсем не похож на дирижера величайшего авиапромышленного оркестра, призванного прославить могущественный, военно-воздушный флот Германии.

Нет, не Удет нужен был Герингу. Только его имя, имя национального героя Германии, всемирно известного воздушного аса. Удет - хорошая реклама для немецкой авиации. Удет - удобный, проверенный посредник между новым руководством люфтваффе и авиапромышленниками. Удет, наконец, послушный исполнитель воли и замыслов Геринга. "Железный Герман" не погнушался использовать его и как "противовес" хитрому, пронырливому, иногда чрезмерно энергичному Мильху {Фельдмаршал Мильх - заместитель Геринга, после самоубийства Эрнста Удета руководил вооружением люфтваффе. В 1935 году, будучи статс-секретарем министерства авиации, выступил против истребителя "МЕ-109". Ныне почетный член правления концерна "Клекнер"} - второму своему заместителю, генерал-инспектору люфтваффе.

Удет, разумеется, уже осознал и покорно принял уготованную ему роль. Отказаться от нее он мог, лишь признавшись в измене нацизму. Но, как виделось Пихту, его начальник не очень страдал от иллюзорности нынешней своей власти. Его бесило расставание со своей прежней артистической властью над толпой. "Акробат воздуха" не привык, чтобы боялись его, он привык, чтобы боялись за него. Он властвовал над людьми, рождая у них страх за себя, царил, рисуясь бесстрашием, снисходя к филистерскому обожанию. Категорический приказ Геринга, запрещавший ему самому испытывать новые модели и участвовать в спортивных полетах, застал Удета врасплох. Он почти физически ощутил, как ему опалили крылья.

Удет припомнил добродушное сияние на широком лице Геринга. Руки толстяка были сцеплены на животе, а большие пальцы, как пулеметы, выставлены вперед.

"Я ничего не понимаю в производстве больших самолетов, Герман, - сказал Удет. - Это дело не по мне. Лучше отказаться сейчас..."

Большие пальцы выстрелили. Геринг встал, укоризна раздула его щеки.

"Не беда, Эрнст. Положись на людей. Нам нужны твой идеи. Это главное!.."

- Люди, идеи... - проворчал Удет, вспомнив этот эпизод, и вдруг в упор, как будто впервые, посмотрел на своего адъютанта. - О чем ты думаешь, Пауль?

- О Стокгольме, господин генерал, о ваших гастролях...

...Стокгольм в конце двадцатых годов был европейской ярмаркой, европейским перекрестком. Сюда съезжались из голодной Европы злые, предприимчивые и азартные юнцы. Юный Пауль Пихт стоял в толпе, задрав голову. А в небе носился белый самолетик.

Самолет разворачивался так низко, что крылом касался травы. На траве лежал женский головной платок. Крючок на конце крыла цеплял красный шелк и уносил его ввысь. И вот уже подхваченный ветром он спускался к толпе из поднебесья. Тысячи рук тянулись к платку. Тысячи глоток вопили:. "Удет, Удет!.."

- В Стокгольме я понял, что должен летать, - задумчиво проговорил Пихт.

- Да, Стокгольм... - довольно улыбнулся Удет. - Оглушительный успех. Я был отличным летчиком, Пауль!

- Германия вами гордится, господин генерал.

- Германия не дает мне летать!

- Вы должны ценить заботу рейхсмаршала...

- Да, да, Пауль, я был сердечно тронут. Герман проявил истинно братские чувства...

- Вы нужны рейху, генерал. Ваш опыт...

- Мой опыт? - взорвался Удет. - Что толку в моем опыте, если я не могу взять в руки штурвал? Ты видел этого мальчишку Варзица, Пауль? Зеленый трусливый сопляк! Он вылез из кабины белый, как мельничная мышь. Но как он смотрел на меня! Как на инвалида, Пауль, как на последнего жалкого инвалида! Налей мне двойную!