Ольга Кучкина - Смертельная любовь Страница 3

На похороны матери он не приехал.

Сталин называл Аллилуеву в письмах «Татька». По той же причине, по которой Чехов называл Книппер-Чехову «собакой». Они любили друг друга. Их любовь была разной. Ему в любви, в семейной жизни нужно было одно, ей – другое. Можно настаивать на этом с уверенностью именно потому, что кончилось крахом.

Письма и записки их друг другу лаконичны и малоинтересны. Но таковы письма большинства людей: обычные, затертые слова, какими ставят будничные вопросы о самочувствии, о погоде, отчитываются о будничных событиях. Писатели или просто талантливые люди умеют писать письма. Остальные – нет. Хотя у остальных могут бушевать страсти почище писательских. Они были остальные.

Она писала: «Здравствуй, Иосиф! Как твое здоровье? Приехавшие тт. (Уханов и еще кто-то) рассказывают, что ты очень плохо выглядишь и чувствуешь себя. Я же знаю, что ты поправляешься (это из писем). По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как это я могла оставить тебя одного, и тому подобные, по сути совершенно справедливые, вещи. Я объяснила свой отъезд занятиями, по существу же это, конечно, не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. (Здесь Надя ошиблась: “отъезда” вместо “пребывания”. – О. К. ) Прошлое лето очень чувствовалось, а это нет. Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла… Всего хорошего. Целую. Надя».

Он писал в ответ: «Татька! Получил посылку от тебя. Посылаю тебе персики с нашего дерева. Я здоров и чувствую себя, как нельзя лучше… Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи Молотовым от меня, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки также несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька… Целую кепко ного (два детских словца – О. К. ). Твой Иосиф».

В этих двух письмах – едва ли не единственные отголоски тех раскатов грома, что уже звучали: ее сдержанные упреки, его сдержанные оправдания.

Самое сильное и самое страшное письмо было то, которое она оставила ему перед тем, как спустить курок. Мы точно знаем, что оно было, но никогда его не прочтем. Его прочтет Сталин. И уничтожит. Оскорбленный, униженный, уничтоженный сам, он не допустит, чтобы кто-то третий знал, что – в этом письме. Он всегда уничтожал улики: и когда был революционером, похожим на террориста, и когда – террористом, похожим на революционера. И когда просто полицейским осведомителем – косвенные данные есть у историков. Сложная судьба, сложный характер. Трагически отозвавшийся на судьбе целой страны и целого народа.

Надя покинула Сочи, потому что не чувствовала, что муж хочет, чтобы она побыла еще. Такое стало происходить все чаще. Он уезжал на дачу в Зубалово ночевать. Без нее. Зато с соратниками. Иногда в сопровождении актрис. В Кремле всегда увлекались актрисами, оперными и балетными. Надя ревновала. Душевный разлад принимал все более тяжелые формы. Излюбленное ругательство Сталина: «Дура!» Соседи и соседки Надежды Сергеевны по Кремлю, знакомые мне, рассказывали, что ее дурное настроение часто было связано с тяжелым характером Сталина. Сталин хотел, чтобы понимали его, чтоб считались с ним. Он был первым в любом союзе – претензии на перемену месторасположения раздражали его. А уж выказать неудовольствие, презрение и гнев он всегда умел самым обидным и мстительным способом. Надя страдала, не находя выхода.

Говорили, что еще при Наде у Сталина началась связь с сестрой Лазаря Кагановича Розой. Роза навещала его и в кремлевской квартире, и в Зубалове. Так это или нет, но после смерти Нади карточка Розы в кремлевской поликлинике отчего-то стояла в ящичке семьи Сталина.

7 ноября был парад на Красной площади в честь Октябрьской революции и прием в Большом театре. 8 ноября празднования продолжались. Одни вспоминают, что в этот вечер большевистская знать собралась на ужине у Ворошиловых. Другие – что праздничный банкет проходил в ГУМе. Есть свидетельства, что после ссоры между Сталиным и Надеждой Сергеевной жена Ворошилова поднялась со словами: «Пойдем, Клим, видать, Хозяин не в духе». Вряд ли она ушла бы из собственного дома. Но возможно, это было в другой раз.

Сталин сидел напротив жены. По одним рассказам, скатывал хлебные шарики и швырял в нее. По другим – не хлебные шарики, а мандариновые корки или даже окурки папирос «Герцеговина-Флор», которые курил. По третьим – кидал корки то ли в одну из актрис, то ли в одну из жен военачальников. У него это могло быть и признаком ухаживания, и признаком дурного расположения духа. В обоих случаях праздник для Нади был отравлен. Вне себя, она покинула банкетный зал. Плакала на улице. Ее сопровождала и утешала или жена Молотова, Полина Жемчужина, или жена Орджоникидзе, Зинаида. Они считались подругами. Хотя в действительности настоящих подруг у Нади не было. В сущности, она была очень одинока. Была Александра Юлиановна Канель, главврач Кремлевской больницы, с которой Надя дружила. Канель и вызвали в кремлевскую квартиру 9 ноября. Александра Юлиановна отказалась подписать врачебное заключение о скоропостижной смерти от острого аппендицита, как ей было предложено. Также отказались это сделать доктор Левин и профессор Плетнев. Последних арестовали в 1937-м и расстреляли. Канель отстранили от должности – жить ей оставалось несколько дней, она умерла от того же, от чего, считалось, умер Федор Раскольников: скоротечный менингит. Узнав, что Сталин готовит ему расправу, Раскольников отказался вернуться из-за границы, написав знаменитое «Открытое письмо», где впервые назвал все своими именами. Последовала таинственная скорая смерть – одна из тех, которыми изобилует советская сталинская история. Я встречалась с Ниной Канель, дочерью Александры Юлиановны, тоже врачом. Она сказала мне, что внезапное воспаление мозговых оболочек может быть от пережитого стресса. Нина Канель была изящная, седая, со следами былой красоты. Много лет она вместе с сестрой провела в сталинских лагерях и знала, что надо говорить. Тогда и сейчас.

Не только нездоровье и не только ревность были причиной плохого настроения Надежды Сергеевны в последние месяцы, дни и часы ее жизни. Став женой Сталина, она скучала и томилась без дела, без занятия, чувствуя, что делается неинтересной, что его заботы и тревоги ускользают от нее, она не дотягивает до его уровня. Быть мещанкой – в те годы означало диагноз. «…если ты не работаешь – то уже, конечно, “баба”», – писала она Марусе Сванидзе. «Баба» было сталинское словцо. Не желая становиться мещанкой, погрязшей в пеленках и кастрюлях, Надя поступила учиться в Промышленную академию. Хотя и тут муж издевался над ней, считая ее поступок несерьезным. Это только подогревало желание доказать ему и себе, что она способна стать личностью. Светлана вспоминает о матери: «старалась так, что сама не заметила, как росла и росла и становилась серьезным, умным, взрослым человеком».