Льюис Кэрролл - Дневник путешествия в Россию в 1867 году Страница 3

Мы нанесли второй, более длительный визит в огромную картинную галерею (в которой представлены 1243 картины), организованную великим критиком и искусствоведом Ваагеном.

Впрочем, в его каталоге содержится мало критицизма (если таковой вообще имеется): он просто перечисляет то, что изображено на каждом полотне. Сюжет большинства картин взят из Священного Писания, и там много «Мадонн с младенцем», выполненных в самых разнообразных стилях: на многих из них присутствует и св. Себастьян (уже пронзенный стрелами), на некоторых Мария поставила младенца на землю и преклоняет пред Ним колена в молитве, а на одной, замечательном образце живописи, Иосиф представлен спящим, с ангелом, который нашептывает ему на ухо. Есть прекрасная картина с изображением Вавилонской башни, с тысячами фигур, еще одна с Эдемским садом, со множеством всевозможных зверей и птиц, и несколько, хорошо знакомых по гравюрам произведений, таких, как искушение св. Антония. Одно из самых замечательных по своей завершенности произведений, которые мне доводилось видеть, это триптих Ван Вейдена, представляющий сцены после смерти нашего Господа,— на одной, где Мария плачет, каждая слеза являет собой тщательно выписанную полусферу со своим собственным бликом и собственной тенью; на полу лежит раскрытая книга со слегка истрепанными страницами, и одна из застежек свисает так, что тень от нее ложится на края страниц, и, хотя тень эта длиной всего около дюйма, там, где пространство между страницами самое маленькое, художник очень тонко показал, что тень уходит под нижний лист. Если смотреть на все картины в общем, то возникает особенное ощущение красоты, но едва ли можно выбрать какую-либо картину, где несколько более внимательное изучение не раскрывает чудеса исполнения. Понадобилось бы много дней, чтобы приблизительно оценить по достоинству все собрание. После табльдота пошел сильный дождь, и мы смогли совершить только короткую прогулку и посмотреть на церковь св. Николая.

Мы встали (с помощью будильника) в половине седьмого и вскоре после половины восьмого позавтракали.

Утром мы посетили церковь св. Николая, в которой я обнаружил новый для меня элемент интерьера — придел, полностью отделенный перегородкой и расположенный вдоль алтарного выступа в восточной части храма, за кругом колонн, в то время как алтарь находился внутри круга, с обычным нагромождением мраморных деталей.

Перегородка была увешана старыми картинами (в основном на библейские темы), каждая из которых — дань памяти о каком-либо усопшем. Здесь же мы увидели гробницу Пуффендорфа. Отсюда мы направились в Шлосс, или Королевский дворец, где нас вместе с толпой других экскурсантов провели по анфиладе роскошных покоев, показав также большую круглую часовню: все, что можно было покрыть позолотой, было позолоченным.

Парадная лестница, по которой мы вошли, была сделана не ступеньками, но представляла собой нечто вроде пологой мощеной улицы, напомнившей мне некоторые из улиц Уитби, но после того, как мы осмотрели помещения и заплатили гиду, на нас перестали обращать внимание и оставили выбираться самим по винтовой черной лестнице среди ведер и рабочих, производивших ремонт,— отсюда вытекает глубокая мораль, начинающаяся словами: «Такова княжья доля…». Остальную часть утра мы посвятили двум картинным галереям.

После ужина мы поехали, на крыше омнибуса, в Шарлоттенсбург (примерно в четырех милях к западу), по дороге насладившись грандиозным панорамным видом Унтер-ден-Линден. Там имеется еще один дворец и несколько весьма милых кусочков улицы, но единственная действительно достойная внимания вещь — это часовня, в которой похоронена принцесса[2]. Ее гробница представляет собой тонко выполненную из мрамора статую, лежащую на кушетке,— чрезвычайно восхитительный эффект создается с помощью фиолетового стекла, вставленного в некоторые из окон на крыше, что придает мрамору неописуемую мягкость и впечатление нереальности.

Вечером мы гуляли по городу и посмотрели на синагогу, которую, как нам сказали, стоит посмотреть,— это нам сообщил один господин из Нью-Йорка, с которым (и с его женой) мы познакомились за табльдотом и которые, похоже, весьма приятные люди. Они приехали сюда, не зная ни слова по-немецки, и поэтому пребывание здесь для них оказалась довольно сложным испытанием.

Мы начали день с посещения синагоги, где, как оказалось, проходила служба, и оставались там до ее окончания: все для меня было совершенно новым и чрезвычайно интересным. Само здание весьма роскошно, почти весь интерьер внутри украшен позолотой или другими материалами, почти все арки полукруглые, хотя было несколько той формы, которую я здесь нарисовал[3]; восточная сторона закрыта круглым куполом, и в ней еще есть купол поменьше на колоннах, под которым находится шкаф (скрытый за шторой),— в нем хранится свиток Закона, перед шкафом стоит аналой, повернутый на восток, а перед аналоем еще один маленький аналой, повернутый на запад,— [за время службы] последний использовался только один раз.

Остальная часть помещения оснащена открытыми скамьями. Мы последовали примеру прихожан и остались в головных уборах. Многие из них, заняв свои места, достали из вышитых сумок белые шелковые шали, которые надели на головы, сложив их вчетверо: эффект был весьма необычен — верхний край шали был украшен чем-то вроде золотой вышивки, но на самом деле, вероятно, был филактерией. Время от времени эти люди поднимались и читали отдельные части уроков. Все читалось по-немецки, но значительная часть распевалась на иврите под прекрасную музыку: некоторые из песнопений пришли из очень давних времен, возможно, еще со времен Давида.

Главный раввин и сам много распевал, без музыки. Прихожане попеременно вставали и садились: я не заметил, чтобы кто-нибудь из них стоял на коленях.

День мы провели в Потсдаме, городе дворцов и садов. Новый дворец (где живет наша собственная наследная принцесса) был еще более великолепным, чем берлинский Шлосс. Здесь мы увидели покои Фридриха Великого, его письменный стол, стул с обивкой, практически изорванной на клочки когтями его собак, и т. п. Мы также посетили церковь, в которой находится его гробница — простая и без какой-либо надписи, в соответствии с его волей. Жемчужина Потсдама — «Сан-Суси», его любимый дворец: мы бродили по садам, разбитым в старом формальном стиле, с прямыми аллеями деревьев, расходящимися от центра, и чрезвычайно красивой серией расположенных террасами садов, возвышающимися друг над другом, и со множеством померанцевых деревьев. Количество произведений искусства, которыми щедро одарен Потсдам, необычайно; некоторые из дворцовых крыш были похожи на целые леса пьедесталов.