Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских Страница 3

которой безошибочно можно определить невинного лейтенанта-выпускника. Мои лицо и китель приобрели землистый оттенок, а просветы на погонах из ярко-жёлтых превратились в насыщенно-серые. До самых костей я пропитался тем неистребимым духом дизелюхи, перебить который были не в состоянии ни русская баня, ни сауна, ни даже самый «бронебойный» из отечественных одеколонов — «Шипр». В глубоководных погружениях к этому времени мне уже не раз пришлось поучаствовать, и о том, что это может быть опасно, я особо не задумывался.

Безмятежно журча, лениво переливается вода за бортом. Клацают, периодически открываясь-закрываясь, перепускные клапаны гидравлики. С глухим шипением перекладываются кормовые горизонтальные рули. Капают на голову и стекают за шиворот слёзы выступившего на подволоке конденсата — надышали уже. Всё буднично и спокойно. Ощущение уютного, сырого… склепа. Как обычно…

— Седьмой, глубина двести тридцать метров, замечаний нет! — Как и положено, через каждые десять метров, продолжаю я монотонные доклады.

— Есть седьмой! — вновь, словно из другого измерения, хрипит через дребезжащий динамик центральный пост.

— Седьмой, глубина двести сорок метров, замечаний нет! — Никак не желая успокоиться, снова докладываю я.

В этот момент вновь что-то звонко лопается и с металлическим, раскатистым грохотом ударяет по корпусу. Ощущение такое, словно весомый кусок железа свалился с высоты в гулкий, вибрирующий трюм. Звук доносится откуда-то спереди, но я не могу определить, с какого борта. На всякий случай, резво обежав отсек, я докладываю в центральный пост об осмотре.

Реакция центрального на этот раз озадачивает. Её попросту нет. Центральный молчит! Нет ответа! Повторяю доклад — результат тот же! Время замедляется, растягивается, секунды, что называется, кажутся вечностью. Внутренне напрягшись и мигом вспотев, я начинаю готовиться к худшему. И, как всегда, предчувствия меня не обманули.

Неожиданно напряженная тишина разрывается оглушительным трезвоном колоколов громкого боя. Через секунду оживает и «Каштан»:

— Аварийная тревога! Поступление воды в пятый отсек! Аварийное всплытие!

Тягучие мгновения тишины…

— Три электромотора полный вперёд! Боцман! Кормовые рули на всплытие! Держать дифферент пятнадцать градусов на корму… Пятый, доложить обстановку! — разносятся по трансляции резкие, словно пулемётные очереди, лаконично-лающие слова команд.

Я физически ощущаю, как шевелятся на голове в секунду намокшие волосы, и надпочечники, пульсируя и сокращаясь, вбрасывают в кровь всё новые и новые порции адреналина.

— Этого ещё не хватало…

Я растерянно смотрю на предательски замолкшую на самом интересном месте, а сейчас оглушительно шипящую и временами издающую резкие сухие щелчки переговорную коробку «Каштана».

— Может быть, я не расслышал? Не так понял? Может, тревога учебная? А может… там, в пятом, перестраховались и не так всё плохо…

Загудели, запели надрывно три главных гребных электродвигателя, забурлила, заклокотала взбаламученная винтами вода за кормой. Задрожал, поблёк в плафонах и без того неяркий свет. Оглушающие, раздирающие душу звуки аварийной тревоги, резко смолкнув, всё ещё звучат в ушах. Но если что и показалось, то эти трели ни с чем невозможно спутать! Тревога явно не учебная…

Глубина 250 метров! Но стрелка глубиномера не думает останавливаться и продолжает движение вниз…

Сердце молотит, грохочет в висках пулемётом, подступает к горлу и почти выпрыгивает из груди. По всему телу разливается неприятная слабость.

— Мне же ещё только двадцать пять лет! Неужели… вот здесь… сейчас… произойдёт то… непоправимое…

Ощущение роковой неотвратимости чего-то страшного, неведомого, которое знал, что существует, но которое всегда было где-то там, далеко, а сейчас оказавшееся вот тут, рядом, накатывается волнами замогильного холода. Возникая в груди, словно наполняя хрупкий стеклянный сосуд, этот холод растекается по всему телу. Он сковывает мышцы и волю, путает и перемешивает в голове мысли и слова. Мысли вспыхивают и пропадают, едва родившись, образуясь и тут же разваливаясь на отдельные слова и междометия.

— Ну почему? Да разве так можно? Да разве со мной… что-нибудь может случиться? Это с другими может, а со мной… никогда!!!

Пронзительный ужас выстуживает изнутри, по коже пробегает промозглый озноб, а свитер и ватные штаны впитывают стекающие по груди и спине холодные струи пота.

— Помоги, Господи! — наконец-то обретаю я способность связно мыслить и обращаюсь к тому, в которого никогда не верил и о ком никогда до сей поры не вспоминал:

— Помоги нам выбраться! Господи… помилуй!!!

Я срываюсь с места, адреналин подрывает, что-то надо делать, но что? Авария в пятом, все решения и действия сейчас предпринимаются только там и в центральном посту. По аварийной инструкции, которую все подводники знают назубок, в случае поступления воды необходимо выполнить ряд соответствующих действий: доложить на ГКП[4], включиться в средства индивидуальной защиты, загерметизировать переборки, обесточить приборы, которые могут быть затоплены, и т. п., и только потом все силы кидать на борьбу за живучесть.

Но это если авария произошла в своём отсеке или в смежном. Нас же от аварийного отделяет ещё один отсек, и всё необходимое мы сделали ещё по сигналу тревоги перед началом погружения. Сейчас же мы можем только смирно сидеть в своём закупоренном помещении и по обрывкам фраз, долетающих из центрального поста, предполагать, что же творится на корабле.

Вот уж действительно, когда секунды кажутся вечностью! Едва две минуты прошло, а уже о чём только ни успел передумать. Я даже мысленно представил себя великаном и, зайдя в море по пояс, попытался поднять нашу лодку руками. Но это не помогло, стрелка глубиномера так и не шелохнулась.

— Продуть цистерны главного балласта! — в голосе командира ни нотки паники! Это меня несколько обнадёживает. И хотя продувать балласт на такой глубине — бессмысленное занятие, но впоследствии я понял, чем руководствовался командир, принимая такое решение: лучше уж израсходовать весь запас ВВД[5], используя последний шанс, чем сгинуть в пучине с его полным запасом.

Вот с реактивным рёвом воздух высокого давления врывается в балластные цистерны, расположенные рядом с нами, за изгибом борта, в узком пространстве между «прочным» и «лёгким» корпусами. Упругие струи пытаются вытеснить наружу тонны балластной воды, что на такой глубине сделать весьма непросто — противодействие водяного столба очень сильно снижает эффективность работы сжатого воздуха.

По железу корпуса, по трубам ВВД, скрежеща и натужно гудя, пробегают волны зубодробительной вибрации. Воздух, ранее закачанный мощными компрессорами в десятки высокопрочных, легированной стали четырёхсотлитровых баллонов и хранящийся там до сей поры под давлением двести килограммов на каждый квадратный сантиметр, истошно ревя, выполняет свою нелёгкую работу. Сейчас всё зависит только от того, что в данный момент совершается быстрее: продувается балласт или аварийный отсек наполняется забортной водой. Наша надежда на спасение в том, чтобы всё же быстрее продувался балласт!

Все взгляды вновь прикованы к зеленоватому циферблату: