Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года Страница 3

Колхозы все более превращаются - вернее, утверждаются - как форма 2-го крепостного права - с партийцами во главе. Сейчас, ‹в связи› с разной оплатой при урожае, выступает социальное неравенство.

Был Анатолий Михайлович Фокин[29] . Рассказывал о двоюродной тете, зажиточной женщине (300 р. в месяц). После 1905 года ‹она› научилась музыке как ‹средству› заработка в случае будущей революции. «Умные» люди считали ‹это› чудачеством - но в последнюю революцию она благодаря этому действительно прожила «хорошо».

На Кубани (он из Майкопа) осталась едва 1/3 станиц - жители других частей были выселены. Сейчас кубанцы оказались рыбаками у Белого моря (‹рассказывал› Ферсман[30] при поездке в Кировск).

2 декабря 1940 года в Ленинграде неожиданно умер Николай Константинович Кольцов, крупный ученый и сознательный гражданин своей страны[31] , ‹он был› более радикальным. Он вышел в 1911 году ‹из Московского Университета›, а Виппер остался [32] .

На Высших Женских Курсах я замечал, что Николай Константинович имел тактический прием выдвигать к концу заседаний самые важные вопросы, которые он проводил под сурдинку, когда все устали. Заметив это, я внимательно следил за ним и выступал в конце, не давая ему употреблять эту тактику. Кажется, он это заметил.

Его первая работа - или одна из первых, где он указывал ‹на› скелетные образования в клетках, - особенно мною ценилась. Блестящий лектор и превосходный педагог и организатор. Его представление о живом белке мне было всегда чуждо - даже теперь я отношусь более осторожно, чем до 1911 года. Он один из первых ясно оценил правильность моего определения живого вещества как совокупности живых организмов и оттенил ‹это› в одной из своих статей по биохимии в одном из энциклопедических словарей.

Он был арестован в 1917 году (?)[33] и судим. В тюрьме он изучал последствия голодания на своем организме. После освобождения - он одно время добился широкой постановки своей научной работы, главным образом в 1920-х годах. Постепенно он столкнулся с официальной схоластической формой левого гегельянства (ленинизм - сталинизм?), и в 1939 году его экспериментальная работа была разрушена. Это - течение мысли, проводимое Филипченко, Н. Вавиловым и Кольцовым.

В 1939 году его лаборатория была из Наркомздрава переведена в Академию и была фактически разрушена. Ему предлагали сохранить двух научных сотрудников (одна из них - его жена Садовникова (?)[34] [35] . Это - жертва «философских», по существу, религиозных преследований идеологического характера. Мне кажется, Кольцов стоял в стороне от философии - но был скорее материалистом, а не скептиком. Его социал-демократизм был весь в рамках свободы и не перешел в «тоталитаризм» ‹форму,› какую приняло большевистское его течение. Для Кольцова свобода мысли и научной работы - основная ‹слагаемая› счастья.

В. Н. Лебедев[36] ). Эту работу он должен был прекратить. Но работу над генетикой и экспериментальной биологией он вел до последних месяцев. Гонения начались с выступления в «Правде» в 1938 году - при первых больших выборах ‹в Академию Наук›, где Бах, Келлер и К° выступили с обвинением Берга и Кольцова [37] .

По поводу «Проблем биогеохимии. - IV. О правизне и левизне». В разговоре со мной 17.II.1941 года А. И. Яковлев (разговор записал), между прочим, указал на роль Вейнберга в Издательстве - образованного, ведущего все дела. Он считает его самым в политическом отношении вредным. По поводу ‹того›, что в «Проблемах биогеохимии. - IV» ‹на титуле› стоит: «Ответственный редактор академик В. И. Вернадский» - ‹это› совершенно исключительное явление, как будто ‹у нас существует› возможность печатать без цензуры. ‹Разговор с А. И. Яковлевым› напомнил мне, как это ‹…›[38] .

Ко мне неожиданно явились три лица из Издательства, из которых помню только Вейнберга, с которым у меня был главный разговор. Меня немного удивил их приезд (был, кажется, заведующий Издательством). Я сказал, что я абсолютно не понимаю, в чем дело и почему «правизна - левизна» может возбуждать такое, непонятное мне, политическое сомнение. Вейнберг ответил: «Вы не ошиблись. Если есть правое, то есть и левое». Я ему говорю: «Вот видите, какое это глубокое понятие». Он сказал, что книга выйдет. Она вышла с надписью: «Ответственный редактор академик В. И. Вернадский». Это обратило на себя внимание. Я обратился к Н. Г. Садчикову[39] , и, очевидно, он приказал.

Издательство умыло руки? И отвело от себя кару?

Упорно - почти бессознательно - «тянет» работать над хронологией жизни, в аспекте рода моих детей; углубляюсь вглубь (до XVII столетия) и ловлю момент. Наташа помогает - по письмам, остаткам семейного архива, медленно приводимого в порядок. ‹Происходит это› точно стихийно - неужели напишу «Воспоминания о пережитом», большое значение которых я ярко сознаю. Много видел людей из ряда вон выдающихся, диапазон и научной, и общественной жизни был очень велик.

Газеты переполнены бездарной болтовней XVIII съезда партии. Ни одной живой речи. Поражает убогость и отсутствие живой мысли и одаренности выступающих большевиков. Сильно пала их умственная сила. Собрались чиновники - боящиеся сказать правду. Показывает, мне кажется, большое понижение их умственного и нравственного уровня по сравнению с реальной силой нации. Ни одной почти живой мысли. Ход роста жизни ими не затрагивается. Жизнь идет - сколько это возможно при диктатуре - вне их.

Эти ближайшие дни увлечен разбором и выяснением «Хронологии» - моих писем к Наташе 1911 года, ровно 30 лет назад, - год, который сыграл поворотную, еще до революции, роль в моем миропонимании. Я перестал читать лекции и ушел исключительно в научную работу. Работал интенсивно - впрочем, почти так же, как ‹работаю› теперь.

Вернулся, прогулявшись по Воробьевым ‹горам› (Можайское шоссе), и затем продолжил «Хронологию». Думаю, что фактически я подготовляю матерьял для «Жизненного пути».

Мы ограничены в наших научных представлениях научной работой прошлых поколений, в рамках которой мы неизбежно идем, на которую мы опираемся и корни которой идут в десятки тысяч лет вглубь от нашей жизни.

С каждым поколением эта зависимость от прошлого упрочняется и логически уточняется. За самые последние поколения мы явно входим в критический период усиления этого процесса, и научная работа становится проявлением геологической работы человечества, создает особое состояние геологической оболочки - биосферы, где сосредоточено живое вещество планеты: биосфера переходит в новое состояние - в ноосферу.