Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге Страница 3

Мнение «вождя народов» дамокловым мечом висело над разведчиком. Непосредственные руководители Зорге переносили его на свои отношения к разведчику. Сообщения Рамзая (оперативный псевдоним Зорге) включались в категорию сомнительных и дезинформационных. Были вдвое сокращены средства для работы токийской группы. Она отвлекалась на выполнение второстепенных заданий.

Зорге чувствовал, как все туже сжимается вокруг него кольцо подозрения. Но продолжал стойко выполнять свой долг советского патриота и интернационалиста. Он одержал верх в противоборстве не только с японской контрразведкой, но и с аппаратом Центра в Москве, потрафлявшим бредовым идеям «великого кормчего».

Зорге совершил двойной подвиг.

Виталий Чернявский

НАКАНУНЕ…

Токио, 1 мая 1941 г….

Прием в саду, устроенный в этот день германским посольством, внешне ничем не отличался от обычных. Круг гостей был таким же, как и раньше. За редким исключением, каждый знал друг друга. Представители официальных кругов японской столицы чувствовали себя здесь среди своих.

Независимо от того, что думали о германском рейхе все эти министры и дипломаты, генералы и высшие чиновники, они понимали: сегодня национальный праздник Германии и их обязанность — явиться вместе с женами на прием.

Из обычных гостей отсутствовали лишь те, чьи страны уже находились в состоянии войны с Германией. А к 1 мая 1941 г. их было не так уж много.

Постоянное напряжение, в котором жили теперь эти люди, не бросалось в глаза. Все они без исключения прошли «старую школу» воспитания, высший принцип которой состоял в том, чтобы ни в коем случае не выдавать своих чувств и не дать кому-либо заметить свое волнение.

В Токио тех лет такие приемы представляли собой весьма пеструю картину, и едва ли в другом месте можно было встретить что-либо подобное. Многие японские женщины носили пестрые, похожие на крылья бабочек, переливающиеся кимоно и гета.[1] С тех пор как Япония почувствовала себя достаточно сильной, чтобы не поддаваться влиянию Запада, здесь снова вошли в моду старинные одеяния. Некоторые высокопоставленные чиновники появлялись даже в традиционных хаори.[2] Среди европейцев особенно выделялись военные атташе. Их опереточные мундиры сверкали эполетами, радугой переливались звезды орденов.

На фоне этого блеска японские генералы в коричневато-землистых мундирах, с очень коротко, согласно уставу, подстриженными волосами выглядели простыми солдатами. Офицеры императорского военно-морского флота казались намного элегантней.

Повсюду шли оживленные беседы. Разноязычный говор заглушал игравший на террасе оркестр. Может быть, эти беседы были даже более оживленными, чем обычно: под внешней оболочкой светской болтовни гости скрывали свои подлинные мысли. Было слишком много тем, которых приходилось избегать. Кто мог знать, что думает его собеседник на самом деле! Среди гостей встречались и дипломаты, чьи личные желания оказывались прямо противоположными желаниям их правительств. Но старая заповедь «говори, чтобы скрыть мысли» еще не была забыта.

Японцы-слуги, работавшие в посольстве, очень экзотичные в своих черных кимоно, отделанных белыми шнурами, разносили чай и коктейли. Лишь немногие из гостей устроились за одним из маленьких столиков. Большинство же стояло, чтобы в любой момент присоединиться то к одной, то к другой группе. Дипломатический раут в саду вовсе не похож на приятную встречу с друзьями. Тут идет обмен информацией, перепроверяются слухи, завязываются знакомства. Словом, присутствовавшие здесь выполняли свои привычные служебные обязанности, за которые им платят жалованье.

Эти обязанности казались сейчас более важными, чем когда-либо прежде. Настало время выжидания. На обеих половинах земного шара настороженно, готовые к прыжку, застыли под ружьем войска ведущих держав. Уже состоялись тяжелые сражения между гигантскими армиями,[3] но тем не менее все было еще впереди. Уже несколько лет японцы сражались с китайцами, беспрерывно побеждали и все-таки никак не могли покорить огромные пространства Желтой империи. Германия была на вершине своего триумфа. Весной всего за несколько недель были разбиты французы,[4] и большая часть Европы оказалась оккупированной немецкими войсками.

Наступила передышка. На Дальнем Востоке и в Европе противники накапливали силы. Русские и американцы пока придерживались нейтралитета. Тотальная война еще не началась. В Японии различные политические группировки за закрытыми дверями спорили о том, в каком же направлении должен ударить вооруженный кулак их перенаселенной страны. Еще не было оси «Берлин — Токио»,[5] вместо нее существовала платформа «антикоминтерновского пакта». Сам по себе этот пакт значил немного, к тому же в Японии у него были могущественные противники.

Все пока как бы висело в воздухе. Американский посол еще беседовал с германским военным атташе, а Ямамото, генерал японской императорской армии, оживленно шутил с депутатом из Манилы.

И все же каждый из них чувствовал, что мир в том виде, каким он был сейчас, вскоре перестанет существовать. Надвигающиеся события вне зависимости от их характера должны были коренным образом изменить и жизнь всех тех, кто в этот день собрался в тенистом саду посольства. Все они понимали, что события, которые произойдут вопреки их воле, либо вознесут их, либо низвергнут. Поэтому-то они и старались избегать категорических решений.

Для некоторых это зловещее затишье перед бурей было невыносимым. Они желали, чтобы буря разразилась как можно скорей. И все же никто не осмеливался открыто признаться в том, что его угнетает и тяготит нервное напряжение этих месяцев. Только наиболее внимательные подмечали, как неестественно подчас звучит здесь смех, как суетливо бегают глаза и как быстро меняются собеседники.

— Его превосходительство господин премьер-министр очень сожалеет, что ему пришлось сегодня утром выехать в Киото, — на отличном немецком языке извинялся за отсутствующего шефа Сабуро Танака. — По его поручению я имею честь…

Германский посол пожал руку секретарю главы японского правительства. Он, конечно, понял, почему принц Иоситомо назначил свою поездку именно на сегодня, но отвечал в обычных вежливых выражениях.

Приземистый японец почувствовал, что посол Тратт старается скрыть свое беспокойство. Он смотрел мимо Танаки, видимо, ожидая еще кого-то, кто был ему очень нужен.

Умный Танака решил быть настороже. Разговаривая с гостями, он старался держаться поближе к Тратту, и скоро его наблюдательность была вознаграждена. Он услышал, как посол просил своего личного секретаря доктора Равенсбурга поискать Рихарда Зорге.