Доктор Альмера - Маркиз де Сад Страница 3

Но бесспорно, что маркиз де Сад не остановился бы перед убийством, если бы жертва оказала непреодолимое сопротивление.

Такие субъекты настойчивы, и, оставаясь в других отношениях нормальными, они в смысле достижения цели не останавливаются ни перед чем.

Если бы юстиция того времени находилась на уровне гуманных и нормальных взглядов, то маркиз де Сад не провел бы в заключении более 20 лет. Он с первого же момента попал бы в дом для душевных больных, и в молодые годы половой дефект при известном режиме и разумной диете мог бы значительно смягчиться. Но юстиция того времени считалась со всем, кроме здравого смысла и науки. Мнение озлобленной тещи столь развратного зятя было гораздо более влиятельно, чем все доводы людей науки и юстиции.

Но предоставим слово доктору Альмера, который на исследование жизни маркиза потратил немало труда и времени.

Королевский офицер

В мае 1754 года Николай Паскаль де Клерамбо, племянник и преемник своего дяди Петра де Клерамбо, знаток генеалогии, удостоверил благородное происхождение молодого провансальца, который ходатайствовал о зачислении его в ряды легкой кавалерии королевской гвардии.

Это был Донат Альфонс Франсуа де Сад, родившийся 2 июня 1740 года в Париже — сын Жана Батиста Франсуа де Сада, графа де Сада, и Марии Элеоноры де Мелье де Карман, его супруги.

Род де Сада, или де Садо, имеющий множество разветвлений, считался древнейшим и знаменитейшим в Провансе.

Это маленькое генеалогическое изыскание о человеке, историю которого мы хотим рассказать, необходимо, так как происхождение отразилось на судьбе и на всем характере этого своеобразного человека.

Даже его ошибки находят в большинстве случаев свое объяснение в родовой гордости феодала, не желавшего подчиняться никому и ничему и считавшего себя выше законов.

Из его романа «Алина и Валькур», являющегося автобиографией маркиза, мы позаимствуем следующие строки. Он пишет:

«Связанный по моей матери со всем тем, что в провинции Лангедока было самого лучшего и блестящего, рожденный в Париже, в роскоши и богатстве, я считал с момента, когда пробудилось мое сознание, что природа и судьба соединились лишь для того, чтобы отдать мне свои лучшие дары; я думал это, так как окружающие имели глупость мне это говорить, и этот более чем странный предрассудок сделал меня высокомерным, деспотом и необузданным в гневе; мне казалось, что все должны мне уступать, что весь мир обязан исполнять мои капризы, что этот мир принадлежит только мне одному».

Итак, 24 мая 1754 года маркиз де Сад зачислен в королевскую гвардию.

Ему было пятнадцать лет, когда он был произведен в подпоручики, конечно, не благодаря его способностям, а его имени.

Офицерский чин, даваемый детям, не был тогда редкостью.

В 1757 году, в первых числах января, Людовик XV восстановил чин корнета (офицера-знаменосца).

Одним из первых получил этот чин маркиз де Сад.

11 января он был утвержден в должности корнета в карабинерском полку.

Карабинеры, можно сказать без преувеличения, считались избранными из избранников.

Ни один корпус до революции не выказал столько мужества и стойкости — они одни решили исход многих сражений.

Людовик XV, который ценил их боевые заслуги, выразил желание быть полковником карабинеров, а командиром назначил своего сына герцога Монского.

Маркиз де Сад прослужил два года в карабинерах. 21 апреля 1759 года он был переведен капитаном в Бургундский кавалерийский полк.

Капитан в 19 лет — это для маркиза де Сада большое повышение. Неизвестно, почему он не был этим удовлетворен. Вероятно, у него был и тогда беспокойный и тяжелый характер, который он сохранял всю свою жизнь и который оказался главной причиной всех его бедствий. Надо предположить, что, при своем характере, он создал себе в полку множество врагов.

Он пытался переменить полк даже с понижением в чине, хотел получить место знаменосца в жандармерии, но недостаток в средствах помешал этому — за офицерские места в войске в то время платили большие суммы.

Маркиз де Сад, как придворный офицер, вел, с присущей ему страстностью и необузданностью, бурную, сумасшедшую жизнь, которая делала пребывание в большинстве гарнизонов веселым и приятным.

Посещал собрания, спектакли, на которых он и его товарищи имели постоянные места. Он блистал на балах, где собиралось все городское дворянство, и участвовал в прогулках.

Он играл на сцене и писал маленькие статьи во «Французском Меркурии», без подписи, чтобы не прослыть педантом, который придает этим пустякам какое-нибудь значение.

Он имел несколько дуэлей, из которых вышел с честью.

Он делал долги и не платил портному, так как уже тогда это считалось среди аристократов «хорошим тоном».

Фавар в своих куплетах определил две главные обязанности хорошего офицера:

Служить королю и женщинам —Вот смысл военной службы…

Маркиз де Сад служил женщинам, быть может, даже больше, чем королю.

Он хвастался своими успехами, иногда воображаемыми. Не одно сердце противника пронзил он острием своей шпаги; но еще более сокрушал женские сердца.

Сердца того времени — мы не говорим о нашем — не оказывали большого сопротивления, когда за ними охотился молодой офицер.

Они отдавались по первому требованию, а иногда даже раньше. Маркиз де Сад, следуя моде, старался приобрести и быстро приобретал репутацию «негодяя». Он ее сохранил на всю свою жизнь.

В романе «Алина и Валькур» он рассказывает об одной своей любви, в бытность в гарнизоне, любви, рождавшейся на одном балу и уже умиравшей ко второму балу, быстро приходившей к развязке…

Предоставим ему слово.

«Наш полк стоял гарнизоном в Нормандии, там начались мои несчастья.

Мне шел двадцать второй год, занятый до тех пор военной службой, я не знал моего сердца, не подозревал, что оно так чувствительно.

Аделаида де Сенваль, дочь отставного офицера, поселившегося в городе, где мы стояли с полком, сумела победить меня. Пламя любви объяло мою душу…

Я не буду рисовать вам портрета Аделаиды: это была такого рода красота, которая одна была в состоянии пробудить любовь в моем сердце; это были именно те черты, которые проникали в мою душу. Но в Аделаиде меня опьяняли не только красота, но и добродетели, которые я читал на ее лице и которым я поклонялся.

Я ее любил, так как мне необходимо было обожать все то, что имеет сходство с созданным мной идеалом: это оправдывало мое увлечение, но вместе с тем было и причиной моего непостоянства.