Полина Жеребцова - Дневник Жеребцовой Полины (часть первая, отрывок, Чечня - 1995г) Мне жалко солдата Страница 3

И видели мертвого русского солдата. Его при нас убило. Он лежал, а рядом оружие.

Он был одет в синюю форму.

Мама пошла во двор. А там БТР. И сказала:

— Идите, там ваш парень лежит!

А солдаты что-то ели и пили из бутылки. И не пошли.

Мы ушли домой.

Дали дедушке Юрию Михайловичу немного помидор и макарон.

Он обрадовался!

Поля.

27 февраля 1995 год

Танки едут, а на них ковры. Говорят, возят в Моздок, продают.

И в Ингушетию. Там даже рынок есть. Все ворованное покупают.

А тетю Д… и тетю А… поймали в чужом доме на воровстве. Это — наши соседки.

И тетка-чеченка им сказала, что они «сволочи». Они обиделись.

Сказали, все равно сгорит — потому и берут чужие вещи. Соседи грабят, и военные грабят.

Квартиры и дома. Двери открыты из-за снарядов и бомб.

В домах, если не взяли вещи, то расстреляли: телевизоры расстреливают, стиральные машины.

Мы ходим — ищем хлеб. Нигде нет. Мешок с мукой кончился. Еды нет. Я все время голодная, и мама тоже. Наши беженцы чинят стену в своей квартире на третьем этаже. Бегают туда, пока не стреляют.

Был момент, когда русские танки заехали во двор, а мы все вышли. Мы ни разу не ходили в подвал, а тут решили пойти в подвал. Очень стреляли. Но танки заехали во двор, а мы вышли и дверь закрыли.

И мы побежали назад, а дверь закрыта. Танк навел дуло на подъезд. А в подъезде дети, бабушки и тети.

И мы так испугались. Мы стали бить дверь. Она не открывается.

И я закрыла глаза, я решила, что он сейчас выстрелит, и мы все умрем.

Вот сейчас.

Он выстрелил, но промазал.

Не попал по подъезду — попал выше куда-то. Из садов по танку начали стрелять ополченцы и кричать: "Ваня, сдавайся!"

Танк стал пятиться.

У мамы тряслись руки, дверь не открывалась.

А все кричали:

— Лена, скорее! Лена, открывай дверь!

Дверь перекосилась от взрывов.

Потом дверь все же открылась, и все упали в наш коридор. И лежали.

По двору стреляли из танков.

Поля.

3 марта 1995 год

Мама ходит на «базу», которая рядом. Ищет дрова. Дров нет. А надо чайник греть на костре.

На «базе» бои. Русские солдаты и ополченцы бегают, стреляют. Мансур пошел за дровами, и они стали по нему стрелять. Он еле убежал. Прыгнул со второго этажа.

Мансур носит шляпу. Он пират! Настоящий пират!!!

Я не могу сказать ему ни слова. Хотя очень хочу. Но не могу. Стесняюсь. Он где-то нашел тени для глаз, и мне принес. Маленькие такие, в коробочке. Сиреневые. Подарок! Мне!

Поля.

4 марта 1995 год

Был праздник Ураза-Байрам!

Баба Зина принесла нам соленых помидор и риса. А дядя Ахмед принес жареной картошки. Целую сковородку! На костре пожарил.

О, как мы счастливы! Мы поделились «подарками» с тетей Валей и Аленкой.

Я читала стихи Гумилева. Всем понравились:

Выбор

 Созидающий башню сорвется, Будет страшен стремительный лет, И на дне мирового колодца Он безумье свое проклянет.

 Разрушающий будет раздавлен, Опрокинут обломками плит, И Всевидящим Богом оставлен, Он о муке своей возопит.

 А ушедший в ночные пещеры Или к заводям тихой реки, Повстречает свирепой пантеры Наводящие ужас зрачки.

 Не спасешься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.

Поля.

5 марта 1995 год

Мама и дядя Султан ушли на «базу» за дровами.

А мне страшно одной.

Продолжаю:

Я бежала через сады, через дорогу на «базу». Побежала одна.

А снайпер стрелял прямо по железной дороге, где я бежала. По ногам. Пули рядом падали.

Но я хотела найти маму.

Я бегала, звала ее.

Я видела убитых людей, но это была не мама, и я не пошла близко.

Какие-то тети и дети лежали на снегу, раскинув руки. И одна была бабушка в сером платке.

Потом я нашла маму. Султан уже ушел в наши дворы. Мама все искала дрова. Мы зашли в какой-то домик «базы», и там — старые стулья. Тут стали стрелять из танков.

И бубубув! Снаряд разорвался рядом. Мы упали. Волна воздуха такая! Нас засыпало побелкой и камнями. Но не сильно. Мы выбрались и поползли оттуда…

Мама мне объяснила, что ей сказали, что есть такие мины «тепловые». Они идут за человеком и разрывают его на куски.

Я ползла по снегу, и думала, что такая мина меня обязательно найдет, будет за мной красться, а потом разорвет меня на куски.

Мы долго лежали у дороги.

Летели снаряды, красные и оранжевые.

А потом нам удалось пробежать к домам.

Мы принесли дрова!

Поля.

7 марта 1995 год

Мы ходили в поисках пищи. Искали. Пока шли в центр города, прислушивались: если летит мина или снаряд, на землю ложились.

Встретили русскую бабушку. Она оказалась учительница. Она ходила во все разбитые дома, и собирала книги. Только книги брала! Ни вещи, ни посуду. Книги! Складывала на тележку. Плакала и твердила:

— Надо спасти историю!

Непонятно, откуда, но все время стреляли.

Мы не нашли никакой еды, но мама по дороге успела рассказать мне о семье Николая II.

Особенно мне запомнилось, как царских детей вели на расстрел, и они спускались по ступенькам в подвал.

Я шла и думала, что детей в подвалах убивают. Традиция такая теперь, наверное.

Мы в подвал только один раз ходили. Все время дома были, все обстрелы.

Убьют, так хоть дома.

Ненавижу подвалы.

Поля.

11 марта 1995 года

У меня порвались сапоги. Ноги мокнут. Холодно.

Нет обуви.

И я взяла и зашла в чужой дом.

Хотя дала слово маме — не заходить в чужой дом.

Но зашла — сапоги посмотреть. Я не заметила, что крышка подвала открыта.

Зашла и сразу сапоги увидела. Они лежали на диване. Я на них посмотрела и … упала. Прямо в подвал.

Но не совсем внутрь.

Если б упала, то умерла. Лестницы там не было, а три метра глубина и внизу бетон.

Я руками зацепилась за края. Вылезти не могла. Сил не было. Провалилась по пояс.

На помощь никто не шел. Никто не знал, что я пошла сапоги искать.

У меня даже пальцы побелели.

И тут зашел дед-чеченец.

Я решила, он меня вниз спихнет, и я там умру, а он дал мне руку. И я вылезла.

— Что ты тут ищешь? — спросил.

— Я хотела сапоги взять, — сказала я.