Стефан Кларк - Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII Страница 3

Как ни печально для него, но это чувство не было взаимным. Когда он стал императором, спустя тридцать шесть лет после Ватерлоо, англо-французская вражда не то что никуда не делась, она даже процветала в Британии. В августе 1853 года Виктория взяла с собой одиннадцатилетнего Берти на Королевский военно-морской парад в Соленте[14], задуманный как демонстрация силы, чтобы напомнить Наполеону III о Трафальгаре и предостеречь от провокаций в отношении соседей. В последний раз такой смотр проводился в 1814 году, за год до Ватерлоо, зато теперь британский флот был оснащен самым современным 131-пушечным военным кораблем «Герцог Веллингтон», который был спешно переименован после смерти национального героя, поставившего крест на карьере Наполеона Бонапарта. Даже старенькая «Виктория», флагман Нельсона при Трафальгаре, присутствовала на параде 1853 года и салютовала своим молодым преемникам. Пожалуй, единственным диссонансом на этом параде мощи была яхта «Фея», с которой Виктория и королевская семья наблюдали за происходящим.

Но бритты были не одиноки в своих попытках поставить новоиспеченного императора на место. Высшие слои французского общества тоже были настроены крайне недружелюбно. «Настоящая» аристократия – та, что была титулована королем, а не императором, – видела в Наполеоне III и его испанской жене, императрице Евгении, самых что ни на есть parvenus[15]. Между тем другие ветви семьи Бонапарта завидовали своему кузену и отказывались присоединяться к его двору.

В стремлении придать легитимность Второй империи Наполеон III обратил свой взор за пределы Франции и попытался завязать личные отношения с европейскими собратьями-суверенами. Но когда в 1854 году он закинул удочку в сторону Виктории, то получил предсказуемый отказ, несмотря на то что с октября 1853 года две страны – впервые за многие столетия – сражались на одной стороне – в Крымской войне [16].

Англофобы в Париже поспешили заметить, что неприветливость Виктории была вполне в духе британцев, которые не прочь принять помощь Франции в защите своих интересов на востоке, но из-за врожденного снобизма не могут им пригласить нового союзника на ужин. Ближайший сподвижник Наполеона III, Орас де Вьель-Кастель, презрительно заметил в своих мемуарах, что Виктория отказала в «личном приглашении императору и императрице французов», как будто их титулов достаточно для того, чтобы заполучить билет на проезд через Ла-Манш.

Но хитрый Наполеон не сдавался. Он вскользь упомянул о том, что хотел бы приехать в Лондон и доставить персональное приглашение Виктории и Альберту для участия в Exposition Universelle[17] 1855 года, которая должна была состояться в Париже. По-видимому, он знал, что Альберт живо интересуется новинками науки и техники и даже был одним из инициаторов Всемирной выставки 1851 года в Лондоне, на которой, к великому недовольству Наполеона, среди почетных гостей были и члены свергнутой французской королевской семьи.

Уловка сработала, и официальное приглашение посетить Лондон было направлено.

В апреле 1855 года корабль с французской императорской четой пришвартовался в Дувре (в густом английском тумане, который они, возможно, приняли за дурное предзнаменование), но на берегу гостей встречала не Виктория, а ее супруг. Другие суверены, быть может, восприняли бы это как оскорбление, но Наполеон и Евгения не обратили на это внимания и немедленно принялись обольщать сурового Альберта. У обоих мужчин было что-то общее, потому что Наполеон III говорил с сильным швейцарско-немецким акцентом, чему поспособствовала одна из его иностранных ссылок после падения Бонапарта. Так что беседа протекала в тевтонской манере, неспешно – это было под стать английским железным дорогам того времени, – и путешествие на поезде до вокзала Паддингтон, видимо, прошло очень гладко.

В Виндзоре их поджидала – без сомнения, тщательно продумав степень снисходительности, с которой подобает встретить французских выскочек, – королева Виктория, чье отношение к императорскому визиту ясно выражено в ее письме к статс-секретарю по иностранным делам графу Кларендону в октябре 1854 года: «Его [Наполеона] прием здесь должен быть благом для него, а не благом для нас». Она собиралась встретить его как бедного родственника с протянутой рукой.

Но если Виктория и была поначалу слегка холодна со своими французскими гостями, то лед недоверия очень скоро растаял. Низкорослый Наполеон был далеко не красавец в сравнении со статным Альбертом – чего стоили его клочка-стая бородка и нелепые вощеные усы, которые торчали длинными острыми иглами, – но зато он был прирожденным сердцеедом. Как отмечал Жак Дебюсси, биограф императрицы Евгении, Наполеон «без промедления завоевал симпатии королевы [Виктории], как это бывало со всеми, кого он хотел обольстить»[18].

Наполеон, возможно, и не пытался затащить Викторию в постель, но, читая между строк ее описания государственного визита, нетрудно заметить, что француз применил все свои галльские приемы обольщения. Как признавалась Виктория своему другу, сэру Теодору Мартину, император был «так прост, даже наивен, и так радовался, когда ему рассказывали что-то новое, чего он не знает» (прямо слышится, как Наполеон говорит королеве: «О, мадам, вы меня околдовать, прошу, расскажите еще что-нибудь об идеаль диет для корги»), и «так великодушен, тактичен» («Не волновайтесь, Ваше Majesté[19], ваша тайная ненависть к ваш премьер-Ministaire[20] умирать во мне»), и «настолько внимателен по отношению к нам, не сказал и не сделал ничего, что могло бы вывести меня из терпения» («Да, майн дорогая Виктория, я просто adoré[21]отварной фазан»). Это был французский séducteur[22] во всем блеске своего таланта, терпеливо и любовно обхаживающий свою добычу, словно рыбак, подцепивший на крючок призовую форель.

И апофеозом этого действа, пропитанного пьянящей атмосферой эротики, стало вручение Наполеону высшей награды Британии – ордена Подвязки, учрежденного еще в XIV веке королем Эдуардом III, так энергично кружившего в танце даму, что та обронила подвязку. Король поднял ее, повязал на свою ногу выше колена и объявил (на французском языке): «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает», вероятно, при этом подразумевая: «Если вы полагаете, что я собираюсь и дальше ее раздевать, это все ваши грязные домыслы». Как и следовало ожидать, слова короля и стали девизом ордена: «Honi soit qui mal y pense»[23]. Орден Подвязки был вручен Наполеону по праву как прибывшему с визитом главе государства, но его наэлектризованные отношения с Викторией, должно быть, добавили церемонии французской frisson[24].