Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). Страница 3

Но перейдем от абстрактных умствований к более конкретным вещам.

Если некоторые современные историки и публицисты либерально-демократического покроя склонны уничижительно писать о Сталине и его роли в войне, то главный противник вождя Гитлер придерживался прямо противоположной позиции. В дальнейшем я еще коснусь вопроса о том, как он оценивал Сталина, равно и вопроса о том, как сам Сталин оценивал Гитлера, поскольку это не только интересно с чисто психологической точки зрения, но и дает возможность глубже заглянуть в логику развивавшихся тогда событий. Так вот, начальник внешней разведки Главного управления безопасности Германии В. Шелленберг в своих мемуарах со ссылкой на своего непосредственного начальника Р. Гейдриха пишет, что Гитлер в середине июля 1941 года, когда он уже не сомневался в своей победе над Советской Россией, говоря о перспективах, «настаивал на скорейшем создании хорошо спланированной системы информации – такой системы, которой мог бы позавидовать даже НКВД: надежной, беспощадной и работающей круглосуточно, так, чтобы никто – никакой лидер, подобный Сталину, – не мог бы возвыситься, прикрываясь флагом подпольного движения, ни в какой части России. Такую личность, если она когда-либо появится, надлежит своевременно распознать и уничтожить. Он считает, что в своей массе русский народ не представляет никакой опасности. Он опасен только потому, что заключает в себе силу, позволяющую создать и развивать возможности, заложенные в характере таких личностей»[1].

Думается, что нет смысла комментировать данное высказывание. Из него явствует вполне определенно, что в сталинском руководстве фюрер усматривал самую серьезную опасность для себя не только во время войны, но и после ее гипотетического победного завершения. Конечно, хвалить Сталина устами Гитлера – не самая приятная вещь: она в чем-то кажется мне даже кощунственной. Однако суть не в эмоциональном подходе, а в подходе реалистическом, а то, как Гитлер оценивал своего смертельного врага, в определенной мере отражает какие-то стороны исторической панорамы тех лет.

Сошлюсь на свидетельство министра иностранных дел фашистской Германии И. фон Риббентропа, написавшего в тюрьме, в ожидании приговора Нюрнбергского трибунала, нечто вроде мемуаров. Разумеется, в них он стремился представить события и роль германских лидеров в ином свете, чем это было на самом деле. И все-таки его информация в какой-то степени может служить источником для определенных оценок и выводов. Самому министру иностранных дел, как и другим лицам из ближайшего окружения фюрера, Сталин казался своего рода мистической личностью[2]. Но мистики в Сталине не было. Склонность фашистских лидеров всюду видеть что-либо мистическое проистекала из их сумасбродных теорий. Весьма примечательно, что Гитлер после поражения под Сталинградом счел возможным дать следующую характеристику Сталину. Как пишет Риббентроп, «в те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил – в присущей ему манере – о Сталине с большим восхищением. Он сказал: „на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941 – 1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин – это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит. Создание Красной Армии – грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, – историческая личность совершенно огромного масштаба“»[3].

Возможно, я несколько переборщил по части цитирования фашистских заправил, особенно применительно к Сталину. Некоторые, прежде всего из либерального круга публицистов, могут из этих высказываний почерпнуть дополнительную аргументацию для шельмования советского лидера. Однако меня это не пугает, поскольку в данном случае даже такой закоренелый противник, каким был фюрер, вынужден был, хотя и в косвенной форме, признать в Сталине личность исторического масштаба, оказавшуюся способной организовать не только сопротивление германской агрессии, но и нанести хваленой немецкой армии ряд катастрофических поражений. Относительно замка, о котором говорил фюрер, то это уже можно с полным основанием отнести к разряду бредовых идей, по части которых с Гитлером мало кто мог соперничать. Что же касается его способности предвидеть, то достаточно вспомнить финал всей политической деятельности фюрера, чтобы по полной мерке оценить ее.

Было бы грубой примитивизацией всю проблему сводить к попыткам в тенденциозном свете представить деятельность Сталина в предвоенные и военные годы. Дело, конечно, не в одном Сталине, хотя и в нем тоже. Историки и политические пропагандисты горбачевского безвременья и постперестроечной поры, всячески разоблачая действительные и мнимые преступления и ошибки Сталина, преследовали и более масштабную цель. Она состояла и до сих пор состоит в том, чтобы заново переписать историю и по всем параметрам опорочить советский общественный строй – социализм. В нем они усматривают главную причину всех проблем, с которыми сталкивалась наша страна на протяжении многих десятилетий советской власти. Концентрируя удар против Сталина, они бьют одновременно по двум целям – по социализму как общественному строю и по Сталину как наиболее видному и авторитетному представителю и олицетворению этого строя. И это – отнюдь не какая-то историческая новация: любой победивший новый режим, как правило, всячески охаивает прежний, приписывая ему все, что только можно приписать, при этом переходя даже пределы элементарной логики и здравого смысла. Особенно тогда, когда новому режиму нечем похвастаться.

Так, историк В.М. Кулиш в одной из статей, полной противоречий и упрощений, пытаясь как-то свести концы с концами и совместить внутренне исключающие друг друга положения, писал: «В первый период войны потерпела поражение не только армия, но и вся административно-командная система. Она оказалась неспособной своевременно и гибко реагировать на развитие внутренней и международной обстановки, находить оптимальные решения и выбирать наиболее эффективные способы и средства ликвидации или нейтрализации возникающей для страны военной опасности. В ходе войны порочность этой системы была в значительной степени локализована, ее последствия устранены энтузиазмом и инициативой, доблестью и героизмом, потом и кровью советских людей, активизацией деятельности партийных организаций (областных, районных, низовых), органов Советской власти, общественных организаций.