Артемий Ульянов - Жрец Страница 3

– Клянусь! – выпалил Зимаков. – Ест он только шашлык, острый, с перцем. И вино пьет с дядей Колей, когда мама не видит. Потом лезгинку танцует! – почти выкрикнул грузинский сын. – Вот так!

И, залихватски вскинув согнутые в локтях руки, Петька пустился в пляс, что есть сил топая ногами, размахивая воображаемым кинжалом и крича «Асса!». Подскочив в танце к Светке, он грохнулся на колени, раскинув руки и энергично поводя плечами на манер «Цыганочки». Вслед за ним и узбек Алишер тоже сорвался в удалой танец, тем самым решительно заявляя, что и у его папы тоже есть бурка, патроны и кинжал. «Ух, ты!» – зачарованно выдохнул Дениска. «Ваще дураки!» – хором отозвались Маша и Марина, глядя, как прыгают вокруг их подруги Светы пылкие грузины. Единственный в группе кавказец Вартанян обиженно выпятил губу, лишившись своего законного триумфа.

Стоит ли говорить, что в тот день Петька Зимаков стал законодателем детсадовской жизни. Собрав вокруг себя полукругом прочих русских, белорусов, татар и украинцев, он страстно, самозабвенно врал, увивая своего отца подробностями грузинского колорита. Вскоре у Вячеслава Ивановича Зимакова появился и конь, и ружье, и рог, из которого тот вечерами напролет пил с друзьями вино и пел гортанные горские песни. И снова Тема остался не у дел, грустно глядя, как его рыжеволосая принцесса вместе с остальными слушает Петины байки. Он понимал, что сейчас ловить ему нечего. Никакого отношения к героическому грузинскому народу он не имел. Хотя врать умел не хуже Петьки. Но было поздно.

Во время вечерней прогулки, когда родители забирали драгоценных отпрысков домой, Петькин папа появился одним из первых. Лишь стоило ему зайти во двор детского сада, как шумная ватага ребятни бросилась к нему. Окружив Зимакова-старшего плотным кольцом, они хватали его за руки, наперебой голося: «Дядя Слава, а вы правда грузин?!!» Попятившись от неожиданности, сибиряк Вячеслав Иванович сперва было растерялся. Но, увидев умоляющие глаза сына, он вспомнил, как недавно смотрел вместе с ним грузинскую короткометражку. И все понял. Залившись румянцем, совсем как Петька, он со вздохом сказал: «Ну да, есть такое дело, чего ж греха-то таить – грузин». И исподтишка показал Петру Вячеславовичу увесистый русский кулак.

А потом случилось горе. Нет, не у Артемки, и не у Светы Аникиной, и не у Любочки, хоть она и была сама не своя. Если верить взрослым, горе случилось у всех разом. Умер наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. После тяжелой и продолжительной болезни. Ворвавшись поутру в раздевалку, испуганный Дениска пролепетал: «Брежнев умер! Ой, что будет!» И закрыл лицо руками, как это частенько делала его матушка. Потом Любовь Алексеевна объявила об этом детям, цитируя высокопарный некролог из газеты «Правда», чем немало испугала самых впечатлительных советских граждан. Некоторые даже принимались плакать. Тема встретил эту новость стоически, лишь пару раз шмыгнув носом.

– А от чего он умер? – шепотом спросил его грязнуля Ванька Сиянов, который вечно не поспевал за происходящим.

– От болезни, – сухо отрезал Артемий.

– А от какой? – не унимался Сиянов.

– От тяжелой. И продолжительной, – пояснил Тема, понуро повесив голову.

В тот день он впервые видел, как плакала его рыжая принцесса. Зрелище это было невыносимым. Она всхлипывала, тряся белоснежными бантами, и только приговаривала срывающимся голосом «дедушка Ильич». Собравшись с силами, чтобы и самому не разреветься, глядя на Светкины слезы, Артемий подошел к ней, стараясь хоть как-то успокоить.

– Не плачь, Светочка, не надо, – робко начал он, протягивая ей мятый сопливый носовой платок, взятый напрокат у Дениски (свой он забыл дома). И, вспомнив слова бабы Ани, со стариковским протяжным вздохом добавил: – Все там будем…

Вникнув в смысл сказанного, Аникина прыснула с новыми силами, прижав к лицу платок. «Ох, там же сопли Денискины!» – опомнился Тема. И постарался тактично загладить оплошность, тихонько потянув платок на себя. Но принцесса крепко держала его в руке, прямо за свежие следы Денискиного горя. «Если она заметит сопли – ее ж вырвет! – лихорадочно соображал он, продолжая тянуть тряпицу. – А виноват я буду, я ж его притащил. Вот тогда она со мной точно не заговорит больше никогда!» Такая перспектива была куда страшнее смерти горячо любимого генерального секретаря, разом затмив собой всенародное горе. Надо было действовать, пока не поздно.

– Светочка, отдай платочек, пожалуйста, – испуганно проблеял Темка. – А тебе сейчас другой принесу.

– Да не нужен мне твой платок, – сквозь слезы прошептала Аникина, разжав пальцы. – Дурак, – добавила она.

И, отвернувшись, украдкой утерлась рукавом своего нарядного бордового платья. «Это не мой, это Денискин», – хотел сказать Тема, но вовремя осекся.

– Ну вот, опять, хотел как лучше, – пробубнил он себе под нос, глядя вслед уходящей барышне. Глядя так, будто видит ее в последний раз. Глаза вдруг заволокло слезами. Чуть было не утеревшись сопливым Денискиным платком, он молча опустился на стул.

Где-то вдалеке работало радио. Давали Рахманинова.

Потом были похороны вождя. Старшую группу детского сада номер пять пригласили на это печальное торжество в полном составе, во главе с нянечкой и воспитательницей. Любовь Алексеевна сноровисто расставила детишек на узких деревянных скамейках, наподобие хора. Попыталась было сказать вступительное слово, но замялась и, смахнув с густо накрашенных ресниц слезу, просто включила громоздкий телевизор, ставший окном в это событие, пугающее и оттого восхитительное. Знакомый с первых дней осознанной жизни голос диктора звучал тяжело, наполняя каждое слово траурной весомостью. Процессия медленно двигалась за лафетом, окруженным почетным караулом, придавая ансамблю Красной площади мрачной строгости.

Жадно впившись в черно-белую картинку глазами, от которой веяло таинством смерти, Артемий закусил нижнюю губу, выставив наружу одинокий молочный зуб. «Вот если бы и я был там, прямо в первом ряду, в телевизоре, с черной повязкой на руке, – вдруг подумалось ему. – Как бы все удивились! – представлял себе Темка, с трудом сглотнув пересохшим от волнения ртом. – В угол бы точно больше никогда в жизни не поставили… А Светка… Только со мной бы и играла. Зачем ей тогда все эти Петьки с Денисками, если я дедушку Брежнева хоронил!» Ему вдруг стало немного стыдно за такое потребительское отношение к печальному событию. Он даже на секунду оторвался от экрана, украдкой глянув на Петьку и пытаясь понять, думает ли он о том же самом. Но белобрысый сын грузина больше всего на свете боялся мертвецов. А потому опустил глаза, уткнувшись взглядом в сандалии, чтобы ненароком не увидеться с самым главным покойником страны. «Боится! – понял Тема. – А вот я бы ни за что не сдрейфил! Прям подошел бы к гробу, совсем близко, – воображал он, гордясь своим бесстрашием. – И сказал бы… Прощай, дорогой дедушка Леонид Ильич Брежнев. Жаль, что ты умер. И салют бы отдал. Пионерский!»