Д. Рейтц - Коммандо. Бурский дневник бурской войны Страница 3

Оглядываясь назад, я думаю, что война была неизбежна. Я не сомневаюсь, что британское правительство всячески обостряло ситуацию и было главным её виновником, но и Трансвааль также готовился к войне, и, судя по тому, что я видел в Претории в течение нескольких недель, которые предшествовали ультиматуму, я чувствую уверенность, что буры в любом случае настояли бы на разрыве.

Сам я не испытывал никакой ненависти к британцам; от стороны моего отца я был потомком голландских и французских гугенотов, а моя мать (скончавшаяся много лет назад) была чистокровной норвежкой с севера Капской колонии, таким образом во мне смешалась кровь многих народов. Все же, как любой житель Южной Африки, я должен был бороться за свою страну, и причины конфликта меня не сильно интересовали. Я смотрел на перспективу войны глазами юнца, предвкушая новые приключения, видя только её очарование, но не зная ничего об ужасе и страданиях.

Мне было семнадцать лет, и я был слишком молод, чтобы быть полноправным бюргером. Сам президент Крюгер решил этот вопрос. Однажды утром, когда я был в правительственном здании, я встретил его и моего отца в коридоре, и я сказал президенту, что в штабе фельдкорнета отказались записать меня на действительную военную службу. Старик смерил меня взглядом и прорычал: «Пит Жубер говорит, что англичан против нас — три к одному — Sal jij mij drie rooi-nekke leveг?» (Ты справишься один с тремя?) Я смело ответил: «Президент, если я подпущу их поближе, мне хватит и одного выстрела на троих». Он издал хриплое хихиканье, выразив свое отношение к моему тщеславию и, повернувшись к моему отцу, спросил его о моем возрасте. Услышав ответ, он сказал: «Хорошо, господин госсекретарь, мальчик должен пойти воевать — я сам начал воевать, когда был моложе его», и отвел меня прямо в соседнюю комнату коммандант-генерала, где Пит Жубер лично вручил мне новый карабин «Маузер» и нагрудный патронташ с боеприпасами, с которыми я возвратился домой довольный и гордый.

Я много раз видел президента в эти дни, поскольку имел обыкновение ходить с моим отцом в его дом в предместьях города, где они обсуждали государственные дела, пока я сидел, слушая их разговоры. Президент имел вид человека неотесанного, с невежественными манерами, и был самым некрасивым человеком, которого я когда-либо видел, но он имел сильнейшую харизму, которая производила впечатление на всех, с кем он общался. Он был религиозен в известной степени, и по воскресеньям он сам проповедовал в небольшой допперской церкви, которую он сам построил на другой стороне улицы, где я иногда слышал его.

Такова же была госпожа Крюгер, которую я часто видел с ведрами во дворе, поскольку она держала молочных коров и продавала молоко соседям. Как-то раз только она принесла нам кофе, в то время как мы рассматривали рисунок статуи ее мужа, которая должна была стоять на Церковной площади. Президента был изображен одетым как церковный староста в высокий цилиндр, и старая леди предложила, чтобы верх шляпы был вогнут и заполнен водой, чтобы птицы могли из нее пить. Мой отец и я от души посмеялись по пути домой над ее простотой, но согласились, что было приятно, что она об этом думала.

Я также знал Пита Жубера, коммандант-генерала, поскольку, кроме его посещений Блумфонтейна, его сын Ян и я были друзьями, и я иногда ходил с ним домой, чтобы поговорить о приближающейся войне, и его отец при этом присутствовал. Он был доброжелательным, действующим из лучших побуждений стариком, который сделал много хорошего в мелких кампаниях прошлого, но, как я мог понять, груз ответственности, которая легла на него сейчас, был для него слишком велик и казался ему не по силам.

Однажды днем он показал мне телеграмму, который получил от российского общества, предлагающего оборудовать госпиталь в случае войны, и когда я выразил мое удовольствие, то был удивлен, услышав, что он отказался от подарка. Он сказал: «Видите ли, мой мальчик, мы, буры, не цепляемся ха всякие новомодные идеи; наши средства из трав (bossie-middels) для нас достаточно хороши.» В другой раз, описывая празднества при открытии железнодорожной линии до залива Делагоа, которую он посетил как главнокомандующий, он сказал мне, что, когда португальцы в его честь устроили торжественный смотр войск численностью в тысячу человек, он спустился с трибуны, чтобы обменяться рукопожатием с каждыми из солдат. Я сам очень любил его, и его отношение ко мне всегда было добрым и отеческим, но я чувствовал, что он был непригоден командовать такой большой армией и очень жаль, что более молодой и энергичный человек не был назначен на его место в начале войны.

Шли дни, и в сентябре 1899 дела приняли такой оборот: британские войска двигались к западным границам Трансвааля и Свободного Государства, другие войска доставлялись морем, в то время как большие силы буров концентрировались на различных фронтах. Комитеты и депутации из Капской колонии до последней возможности предпринимали попытки предотвратить катастрофу войны, но было ясно, что жребий был брошен и что ни одна из сторон не была настроена к дальнейшему ведению переговоров.

Мой самый старший брат (его назвали Хьялмаром в честь норвежского дяди) был далеко в Европе, изучал право, и мой отец уже телеграфировал ему, чтобы он возвращался. Мой следующий брат, Жубер, названный в честь коммандант-генерала, был годом, старше, чем я, и хотя он также был слишком молод, чтобы получить права бюргера, он намеревался предложить свою кандидатуру для военной службы, но два младших брата должны были пока ходить в школу.

Жубер и я были готовы заранее. Наши лошади были в хорошем состоянии, и в наших седельных сумках лежало все необходимое. Мой брат имел прекрасную гнедую лошадь, а я — сильное небольшое пони породы басуто, и мы могли отправляться в любой момент.

Многие буры из разных дистриктов были уже мобилизованы, но до настоящего времени в Претории не было никакого движения. Наконец, пятого сентября, первая партия из города была сформирована, она должна была направиться к границе с Наталем. Как только мы об этом услышали мы взяли наши винтовки, привели наших лошадей из конюшни, в течение десяти минут оседлали и навьючили.

Мы сказали до свидания нашей мачехе и ее детям, поскольку мой отец за несколько лет до этого вступил в повторный брак, и поехали через город к зданию фольксраада, чтобы попрощаться с ним. Мы нашли его запершимся с президентом и членами Исполнительного совета, но мы вошли и, когда мы объяснили, почему мы приехали, все встали, чтобы пожать нам руки. Старый президент дал нам торжественное благословение, и мой отец, который не ожидал столь внезапного отъезда, еще раз попрощался с нами хриплым голосом и сказал, что он уверен, что мы сделаем все, что сможем.