Коллектив авторов - Пермские чекисты (сборник) Страница 3

Не успели задуть лампу, как с Сибирской улицы донеслись крики. Гадать не приходилось: началось! Пока Лукоянов и Толмачев звонили товарищам, дежурившим в городском комитете большевиков, Решетников сходил в разведку. Так и есть: погром... Разбудили типографского рассыльного Шуру и послали в Мотовилиху узнать, как там обстоят дела, а сами переулками — за Сибирскую заставу, к солдатским казармам. Хотя было уже поздно, многие окна светились огнями. Заглянули в крайнюю казарму. Там нечто вроде митинга. Полураздетые солдаты сидели на нарах, стояли в проходах между ними и слушали, видимо, только что прибежавшего из города товарища;

— Родненькие, — говорил он заплетавшимся языком, — чаво тут дрыхнете? В городе такое веселье! Вино рекой течет. Дар-мо-вое!

— Оно по тебе и видно, — отозвался кто-то из солдат,

— Отведем, что ли, братцы, душу! — выкрикнул другой. — Давно ведь не пили вволю...

Солдаты зашумели.

— Пора! — сказал Лукоянов, делая шаг вперед.

— Погоди, сначала я, — остановил его Решетников.

Василий Иванович вышел на середину казармы, расстегнул шинель, властно поднял руку.

— Товарищи, — сказал он. — Прав солдат! Спать в эту ночь нельзя. Надо идти в город.

Решетников остановился, обвел взглядом настороженные лица и уже более тихим голосом продолжал:

— Но не для того, чтобы вволю напиться, а навести там революционный порядок...

И Василий Иванович коротко поведал о том, что творится в городе.

— Мы обращаемся к вам от имени Пермского комитета большевиков, — встав рядом с Решетниковым, продолжал Федор Лукоянов. — Дело добровольное. Но если вы считаете себя солдатами нашей революции, вы должны пойти на помощь ей.

Слова большевиков, видимо, трогали солдат: они поднимались с нар, выходили из темных углов казармы поближе к ораторам. И когда круг этот стал очень тесным, председатель ротного комитета, здоровенный верзила-солдат, громко спросил:

— А вы, товарищи, пойдете с нами?

— Да, конечно!

— Тогда, кто добровольно, строиться! — скомандовал председатель ротного комитета.

— А винтовки прихватить? — нагнулся он к Лукоянову.

— Не надо. Думаю, обойдемся без них.

— Хотя бы одну? А то какой-нибудь пьяный дурак начнет стрелять без разбору.

— Что ж, тогда одну. На всякий случай...

Через день с помощью мотовилихинских красногвардейцев толпы погромщиков были рассеяны, а оставшиеся в городе запасы вина и водки уничтожены.

Многие обыватели все еще не расставались с мечтой о возврате более спокойной, по их мнению, прежней «твердой власти». Пронять их словами было трудно — на митинги они не ходили.

«Что бы им подбросить такое, — думал Федор, — чтобы раскрыть глаза?»

Однажды в редакцию «Пролетарского знамени» зашел молодой большевик, член комитета Анатолий Семченко. Вынул из-за пазухи сверток, подозвал Толмачева и Лукоянова.

— Учтите! — сказал загадочно Семченко. — Все, что я сейчас покажу, имеет гриф...

— Какой?

— Совершенно секретный. Вот какой!

— Разыгрываешь?

— Да нет! Смотрите же! — и Анатолий протянул двенадцать конвертов, на которых действительно стоял гриф «Совершенно секретно».

Толмачев открыл один и достал тонкую лощеную бумагу с распиской о получении денег:

«На покрытие расходов, понесенных мною разновременно в течение текущего 1909 года из собственных средств на личную секретную агентуру и совершенно секретные расходы по приведению в исполнение смертных приговоров, мною получено из сумм Пермского адресного стола триста сорок девять руб. пять копеек.

— Выходит, что доходами полицейского адресного стола оплачивалась работа шпиков и палачей?

— Выходит, что так, — ответил Семченко. — А ведь казнили-то они наших товарищей-революционеров.

— Политических преступников, как называла нас полиция, — вставил Лукоянов. — И сколько же она платила своим палачам?

— По-разному. Например, палачу Егорову за приведение в исполнение приговора временного военного суда дано по распоряжению Церешкевича десять рублей. А другому палачу — за казнь трех товарищей мотовилихинского рабочего-боевика Лбова, которые были известны под кличками Сибиряк, Сорока, Фомка, и еще двух осужденных — выплачено в 1908 году 85 рублей...

— Смотри, Анатолий, — перебил Семченко Федор, — они вербовали палачей даже из заключенных. Перед выходом из тюрьмы некий Шамаев, как значится в третьей расписке, заработал на секретном деле 30 рублей.

— Да, полицейские и уголовники в таких случаях находили общий язык...

— Где же ты взял эти страшные документы?

— В адресном столе. Бывшие его служаки, ставленники полиции, разбежались, а воры во время погрома взломали там сейф. Думали деньги найти, а нашли лишь расписки о них. Ну и, конечно, оставили все на месте.

— А ты знаешь, эти расписки сейчас дороже денег!

— Что ты хочешь сделать? — спросил Анатолий. — Рассказать о них в газете?

— Нет, лучше напечатать сами документы. Все двенадцать расписок. А о том, где ты нашел их, сам и напишешь.

— Согласен! — ответил Семченко и склонился над бумагой...

«Документы палачей», так и назывался материал, вызвали немало разговоров. Нашлись родственники казненных, а во дворе пермской пересыльной тюрьмы были раскрыты тайные погребения. Рабочие торжественно перенесли останки павших борцов в предместье Мотовилихи и там похоронили с почестями. Многие обыватели невольно поджали хвосты, меньше стали вздыхать о «доброй» старой власти.

Шло время. Отряд Красной гвардии в Перми уже насчитывал 800 человек, а контрреволюционная рота Георгиевских кавалеров состояла из 300 человек. Если даже к этой роте добавить несколько вооруженных групп так называемой «самоохраны», созданной реакционным руководством городской управы, то все равно соотношение сил было уже не в пользу врагов революции. Все реже и реже на пермских улицах встречались ночные вооруженные патрули с белыми повязками на руках — из «самоохраны». Зато рабочие с красными повязками и винтовками через плечо стали встречаться все чаще и чаще. И вместе с ними нередко ночи напролет проводил Федор Лукоянов.

Умелая работа пермских большевиков по созданию «реальной силы революции» позволила им стать хозяевами положения в городе, избежать кровопролития. Это преобладание революционной силы помогло сначала совершить, а потом отстоять такой важный тактический маневр, как слияние в Пермский объединенный Совет трех прежних Советов: Пермского городского, Мотовилихинского и Балашовского.