Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны Страница 30

Гитлеру уже доложили о моих требованиях. Он был угрюм и нетерпелив. Уже тогда он не любил слышать ничего противоречащего своему мнению.

"Я же послал к вам Колера. Неужели вы с ним не беседовали?" — такими словами встретил он меня. Колер был так называемым "специалистом по экономике".

"Да, я беседовал с ним, — ответил я, — но мы не поняли друг друга".

"Почему же?" — удивился Гитлер.

Я попытался объяснить ему, что этот "экономист" за все время беседы так и не понял, что находится не в Рейхе, а в Данциге — независимом государстве с самостоятельной валютой. Он не понял, что рейхсмарки для нас — иностранная валюта, и что наша собственная валюта имеет определенные правила обеспечения. Я добавил, что мы создали собственный государственный банк для распространения займов — а это, собственно говоря, уже начало инфляции.

Гитлер снова стал мрачен. "Инфляция! Что такое инфляция! Не говорите мне об инфляции! Главное — чтобы население вам доверяло. Все остальное — чепуха".

Я возразил и попытался рассказать ему о государственном платежном балансе Данцига. Гитлер грубо оборвал меня: "Все эти мелочи меня не интересуют. Не создавайте трудностей Форстеру. Если он хочет строить — ради Бога, дайте ему столько денег, сколько нужно. Деньги НАДО достать. Постарайтесь это понять!"

"Форстер знает, что он делает, — добавил Гитлер потом, уже более спокойным тоном. — Мы должны убрать безработных с улиц. Чем быстрее, тем лучше. Мы не можем позволить себе роскоши долго ждать. Вся ответственность лежит на Форстере. Каждый партиец, должен оказывать ему содействие в его работе. Не создавайте Форстеру трудностей — лучше помогите ему".

Я ответил, что делаю все возможное. Но мм должны регулярно предъявлять обеспечение нашей валюты. А в наблюдательном совете нашего валютного банка есть один поляк. "Когда вы должны предъявлять обеспечение?" — спросил Гитлер. Я назвал ему срок. "И вы не знаете, что вам делать! — возмутился он. — Я распоряжусь, чтобы на время проверок вам одалживали недостающую валюту. Потом вы будете ее возвращать. И вам не понадобится никаких сорока процентов обеспечения. Вы сможете вернуться к двадцати, к десяти процентам".

Я попытался было возразить: "Но ведь это же самый настоящий…" "Обман? — продолжил Гитлер. — При чем тут обман? Что такое обеспечение? Обеспечение — это доверие. Люди доверяют нам и без обеспечения. МЫ — вот настоящая гарантия, а не деньги и не валюта. Наше слово, а не параграфы. А деньги и валюту мы можем вовсе отменить — хоть завтра. Вы меня поняли? МЫ гарантируем. И не приходите ко мне больше с такими элементарными вещами. Политик вы или теоретик? Вы считаете, мы делаем что-то не так? Всю ответственность я беру на себя. Кому вы больше доверяете — мне или вашим глупым параграфам?"

Гитлер прервался, затем продолжил: "Так вот, не создавайте себе проблем. Деньги будут. Пока немецкий народ работает, я ничего не боюсь. Поговорите с Функом, — посоветовал он мне. — Вот у кого никаких предрассудков. И не позволяйте себя обманывать". Гитлер взглянул на меня дружелюбнее. "Зачем вы осложняете себе жизнь? Вы спотыкаетесь на ровном месте. Если бы мы задумались о формальностях — где бы мы сейчас были? Я не принимаю их близко к сердцу. Я готов ложно присягать хоть по десять раз на дню. Какое это имеет значение?" Он снова разгорячился. Я не знал, что ему ответить. Да и что мне было отвечать?

"Не застревайте на мелочах. Берите пример с меня". Гитлер заметил мое внутреннее сопротивление. Он не стал садиться и продолжал, перейдя на приятельский тон: "А что нам еще остается? Что вам дороже: ваша чистая совесть или восстановление Германии? Мы не имеем права думать о себе и своем мещанском целомудрии. У нас есть только наша задача. Если все пойдет не так, как мм рассчитываем — нас просто загонят в гроб; вы думаете, я этого не понимаю? Да, я иду опасным путем. К чему мне заботиться о каких-то там бумагах? Это тщеславные людишки относятся к себе так серьезно, они становятся в позу и говорят: "Моя совесть мне этого не позволит!" Ничего себе! Вам, значит, не позволит, а МНЕ позволит? Уж не считаете ли вы, что вы лучше меня?"

Вошел Ламмерс. Гитлер снова заговорился и изрядно превысил регламент. Меня выпустили из кабинета. Снаружи, в просторной приемной, сидел мой знакомый, граф Шверин-Крозигк, министр финансов. Мои заботы были ему очень близки.

Аудиенция у Гитлера не решила моих вопросов. Год спустя это стало одной из причин для моей отставки.

Историческое рукопожатие между Гинденбургом и Гитлером на Дне Потсдама. Весь спектакль, организованный в этот день. 21 марта 1933 г… должен был служить тому, чтобы германский народ воочию увидел примирение между старой прусской христианско-националистической традицией и новым национал-социализмом. Но под сознательно лживым лозунгом о" национальном подъеме" национал-социалисты с самого начала взялись проводить свою "национал-социалистическую революцию", которая не имела ничего общего с "отжившими" прусскими, национальными и христианскими ценностями.

9. ПОСЛЕ ВЫХОДА ИЗ ЛИГИ НАЦИЙ

(Октябрь 1933, Берлин, рейхсканцелярия)

Германия покинула Лигу Наций. Во время этого знаменательного события я находился в Женеве. Это был первый политический акт Германии, целиком исполненный в бесцеремонно-ошеломляющей гитлеровской манере. Возвращаясь домой, я посетил Гитлера в Берлине. Мне казалось, будто я должен открыть ему глаза на опасность сложившейся ситуации. В условиях общей напряженности даже самая незначительная ошибка могла спровоцировать превентивную войну против Германии. По крайней мере, так полагал я. Гитлер был совсем иного мнения. Я нашел его в великолепном настроении. Он буквально трепетал от нетерпения и жажды действий.

"Люди хотят войны, — ответил он на мои предостережения. — И у них будет война. Но только если я этого захочу". Я возразил, что в кулуарах бытует иное мнение: некоторые с возмущением заявляют, будто такой разрыв уже равносилен войне. Гитлер пренебрежительно махнул рукой: "Геббельс уже докладывал мне о них. Это просто кучка пессимистов. Они говорят, не думая. И ничего не делают. Они всего лишь протестуют. И как всегда, с опозданием".

Гитлер спросил о моих личных впечатления. Я ответил, что положение Германии кажется мне очень опасным. Ситуация в Данциге, по моему мнению, тоже должна осложниться. Я никак не могу понять, что за необходимость была выходить из Лиги Наций. Ведь членство в ней давало так много возможностей для пропаганды наших взглядов и непосредственного влияния на другие государства. С помощью активной политической программы, включающей в себя некоторые идеи Лиги Наций (например, о правах национальных меньшинств Германии), Рейх мог бы приобрести очень выгодную тактическую позицию и быстро добиться успеха. Ведь новый председатель Лиги Наций родом из Южной Африки, и он с таким пониманием говорил о новой национальной дисциплине, установленной некоторыми нациями. У меня возникло впечатление, что новая Германия могла бы рассчитывать на определенные симпатии со стороны англосаксонского мира, и что внезапный выход из Лиги Наций едва ли сможет этому способствовать.