Ирина Эренбург - Я видела детство и юность XX века Страница 30

— Теперь нам на них наплевать. Если я встречу его, я даже не поклонюсь.

— Габи, ты понимаешь, как замечательно пойдет жизнь!

— А я держал латынь у женщины. Я ужасно не люблю баб. Я сел за столик и случайно наступил ей на ногу.

— А, вы думаете, и тут можно флиртовать. Нет, этот номер не пройдет, молодой человек. Нужны знания. Красивые глаза недостаточны.

— А я сижу ни жив ни мертв и, конечно, ничего не могу перевести. Хорошо, в жюри был один мой знакомый профессор.

Пусть будет так! Ах, пусть будет так!А мы, друзья, отправимся в кабак.Под сабель звон, под пушек громМы по бочонку разопьем…

— А меня спросили: сколько в Алжире финиковых деревьев?

— Кто из нашего класса ее выдержал?

— Молино. Он говорит, что у него не было времени заниматься последний месяц.

— Ну, Молино — это понятно. А еще кто?

…Выйдя из кафе, мы встретили новый моном и присоединились к нему.

Пусть будет так! Ах, пусть будет так!А мы, друзья, отправимся в кабак…

Подъехал отряд полицейских на велосипедах.

— Коровы на колесиках. Пошли к чертям! — орет моном.

Флики бросились на нас с кулаками и палками. Мне попало в спину. Плача, я начала ругаться.

— Если вы не разойдетесь, мы вас отведем в полицию.

Но в такой день мы не можем долго унывать.

— Господа, пойдем кутить.

Какие-то незнакомые мальчишки хватают меня под руки, и мы садимся в такси.

— Вы тоже выдержали сегодня? Как чудесно. Кажется, нам улыбаются даже дома.

Мы ходим из кафе в кафе. Нас уже человек тридцать. Мы попадаем в студенческий клуб на Сен-Мишель. Сегодня ведь мы почти студенты. Клуб находится в подвале. Напитки дешевы, и играет граммофон. После первой рюмки коньяку все сразу опьянели. Кого-то нашли без памяти в коридоре. Кто-то отплясывал на столе.

Я вдруг стала как они: кричала, бегала, пела.

Только в двенадцать часов все вспомнили, что родные до сих пор не знают результата, и начали разъезжаться по домам.

Я отправилась к себе в пансион. Теперь моя комната показалась мне мрачной. Тетради и учебники были разбросаны на столе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Летом я поехала на юг Франции и поселилась около маленького местечка Лаванду. Габи поехала со мной. Мы сняли палатку. Это было дешевле, чем жить в отеле. Есть мы ходили в ресторан.

В этой местности много русских эмигрантов. На пляже собирались их дети, танцевали и купались. Узнав, что я «советская» собираюсь в СССР, они начали меня изводить. Я стала уходить на другой пляж, так как мне пригрозили «набить физиономию».

Однажды два русских молодых человека пристали ко мне:

— Мадемуазель, расскажите, как у вас в России голодают? Вы приехали сюда жиру набирать? Убирайтесь, шпионка, а то мы разнесем вашу палатку!

Габи подружилась с компанией молодых французов, увлекавшихся игрой в карты. Они приносили колоды карт на пляж и просиживали целый день, выкрикивая: «Козырем, большой шлем». Рядом стоял патефон, игравший обычно «Дым» — песню Люсьен Буайе.

Он закурил папиросуИ презрительно мне сказал:«Не разыгрывай дуру,Не бери любовь всерьез…»

Вечером все шли в «Бар солнца». Там происходили конкурсы на «самую красивую женскую и самую стройную мужскую спину», «на наиболее элегантную пижаму».

Вечером картами не занимались, зато играли в «покердас», азартно бросая кости. Габи была довольна, но ей надоело жить в палатке. Она заняла у кого-то деньги и переехала в отель.

Я осталась в палатке одна.

Мне было скучно. Однажды я решила совершить прогулку на острова, лежащие в море недалеко от Лаванду. На одном из этих островов находится тюрьма для малолетних преступников. В прошлом году они подожгли здание тюрьмы и бросились вплавь к берегу. Многие утонули. Те, которые спаслись, были снова арестованы. Старинные стены тюремной крепости привлекают на острова экскурсантов.

Я пошла к лодочнику и записалась на экскурсию. На следующий день, когда я уже была у пристани, содержатель перевоза подошел ко мне и, извиняясь, сказал:

— Я вас не могу везти, мадемуазель.

— Почему?

— Русские, которые должны ехать с сегодняшней экскурсией, поставили ультиматум: или вы, или они. Там есть молодой барон Обергард. Он говорит, что вы советская шпионка — мадемуазель не сердится? — и на одной лодке он с вами не поедет.

После этого случая я уехала из Лаванду.

В Париже было все по-прежнему. Я встретила многих товарищей. Сене ездил с отцом в Германию. Там они пропутешествовали все лето пешком, с рюкзаком на спине. Рауль, Мартэи и де Бельмон ездили в Бретань. Кольдо странствовал на своем «фиате» по Франции, провел «блестящее лето», завел себе подруг и теперь мечтает о студенческой жизни.

Уже почти все выбрали себе факультет.

Я купила университетский справочник и стала его изучать. Вскоре приехала Габи.

Как-то Тейяк, Жоржетт и Габи собрались у меня. Мы решили окончательно выбрать будущую профессию. Справочник оказался увлекательной книгой. На каждой странице перечислялись десятки предметов, профессоров и школ.

Тейяк хотел заниматься литературой.

Меня привлекала Школа профессиональной ориентации. Каких там только не было наук: и психоанализ, и политическая экономия, и философская пропедевтика.

Габи, вернувшись с юга Франции, успела на две недели съездить в Италию с Сабиной. Теперь ее привлекало искусство. Она ругала Италию и восхваляла Париж. Заниматься надо в школе Лувра, — решила она, — историей искусства.

— Италия полна аффектации. Во Франции меньше плохого вкуса. Он выпирает в итальянских музеях. Перуджино не мог бы сделать Авиньонскую «Пиэта».

Около медицинской школы отгорожена асфальтовая площадка для машин. Автомобили есть у очень многих студентов-медиков.

Медики почти все богаты. Медициной занимаются молодые люди, которые могут до тридцати лет жить на иждивении родителей. Считайте: шесть-семь лет в школе, потом специализация, потом практика.

На медицинский поступают три сорта студентов: дети врачей, имеющих свои кабинеты, большую клиентуру и достаточно известное имя. Все это передается по наследству. Первые десять лет отец-врач содержит молодого врача-сына.

Поступают также дети богатых коммерсантов: они смогут оборудовать кабинеты и купить хорошее место в госпитале. Отдавая сына в медицинскую школу, такой коммерсант делает вклад, который через десять лет начнет приносить проценты.