Николай Андреев - Трагические судьбы Страница 30

Джон Кеннеди: «Если мы будем пить водку все время, как русские, то не сможем запустить ракету на Луну».

Московский профессор Виктор Данилович Белкин наезжал в те времена к Худенко и делает такие выводы: «Он напрямую связал результаты труда и оплату. Упростил систему учета: сколько сделал — столько получил. В колхозах же все запутано, ответственных не найдешь. Колхоз — это агрогулаг, феодализм. А Худенко устраивал капиталистическое хозяйство». Вот это словечко — капиталистическое — и стало потом главным обвинительным пунктом, поводом для репрессий. Или еще, как тогда выражались: создавал кулацкое хозяйство. Капиталисты мало того что были идеологически вредными, они еще считались недоумками. Однако, когда Хрущев побывал во время поездки по США в 1960 году на ферме Гарста и посмотрел, как тот грамотно хозяйствует, сделал заключение: «Замечательный хозяин. Хоть и капиталист, но умный человек. Все использует».

Ученые были частными гостями в Акчи. Изучали всё вдоль и поперек. Особенно поражало: не пьют. Ведь это страшное дело — пьянство на Руси, а на селе это просто стихийное бедствие. Умение наших людей пить всегда удивляло иностранцев. Сомерсет Моэм, английский писатель, посетил Советскую Россию. Много добрых слов написал о русском характере, одного не мог принять — пьянства. Заметил: «Как уныло русские пьют. А напившись, рыдают. Напиваются часто. Вся нация мучается с похмелья. То-то была бы потеха, если бы водку запретили и русские в одночасье потеряли те свойства характера, которые так занимают умы склонных к сентиментальности западных евпропейцев».

Побывал бы Моэм в Акчи — мигом бы разочаровался в русском характере. Социологи, проводившие исследования, отметили: «Трудовая дисциплина в Опытном хозяйстве выше всяких похвал: прогулы, появление на рабочем месте в нетрезвом виде и прочие нарушения были чрезвычайно редки и случались главным образом с новичками». Получается: то, что должно быть нормой, — не пить, выходить вовремя на работу, да просто работать — воспринимается как из ряда вон выходящее достижение. А это означает одно: в окружающей жизни все наоборот. Что мы знаем и без социологов.

В 1960 году руководитель партии и советского правительства Никита Хрущев совершил поездку по Америке. Встречался с сенаторами. Один из них, всё время встречи просидевший в углу и не проровнивший ни слова, машинально что-то чиркал на салфетке. Встреча кончилась, он смял салфетку и выкинул ее. Любознательный журналист поднял и прочитал: «Кофе… Или водка?.. Если мы будем пить водку все время, как русские, то не сможем запустить ракету на Луну. Они смогли. Значит, водка вместо кофе?» Автор этих выводов — Джон Кеннеди. Интересно, что написал бы о пьянстве русских Джон Кеннеди, если бы дожил до того момента, когда перед студентами и профессорами американского университета выступал с похмелья Ельцин?

Худенко пытался создать коллектив единомышленников. Ему нужны были товарищи, с которыми можно и поработать, и посидеть за столом, и поехать на рыбалку. Село — замкнутая среда. Один магазин, одна больница, одна дорога. Разновидность резервации. Своя мораль, своя система ценностей. Деревня консервативна. Она не терпит чужаков. А если к тому же чужак посягает на привычный уклад жизни — тогда она ощетинится и сделает все, чтобы выдавить его.

В конце прошлого века петербургский профессор Александр Энгельгардт в силу обстоятельств (его сослали за вольнодумство) был вынужден переехать в свое имение под Смоленском и заняться хозяйством. И успешно у него получилось. Профессор, как и Худенко, тоже размышлял над похожими проблемами: «Да и жить-то в деревне кто теперь захочет — нужда разве заставит. Каждому хочется жить в обществе своих цивилизованных людей и иметь возможность дать детям образование. Люди из интеллегентного класса тогда только будут жить по деревням, когда они станутся соединяться и образовывать деревни из интеллигентных людей». Акчи была именно деревней интеллигентных людей.

Акчи — не первое место, где Худенко проводил эксперимент. В совхозе «Ручьи» под Ленинградом попробовал — разгромили. В Илийском совхозе (это уже Казахстан) — обком партии прекратил эксперимент. Как сказал Филатов, «за Худенко давно гонялась тюрьма». В Акчи удалось ему укорениться, и надолго. Худенко развернул бешеную деятельность, будто предчувствовал: ему дан последний шанс. Не чуждался интриг — дня не проходило, чтобы не выстраивал какие-то интриганские конструкции, комбинации: звонил в Москву, наезжал в Алма-Ату, связывался с Новосибирском. У него была своя разведка, контрразведка, чтобы знать, что затевается в стане «врагов». И всеми перепетиями делился в коллективе: там нас поддерживают, тот министр на нашей стороне, а этот нас хочется свалить, но руки коротки, нас поддерживает Никита Сергеевич.

«Сделать ничего нельзя. Только если вводить чрезвычайное положение и водить силой на работу»

Тут я себя притормозил: а чего уходить в такую древность? В 1969 год? Ну что-то там придумал Худенко забавное с оплатой труда. Нам-то сегодня что с того? У нас сегодня проблемы похлеще — олигархи, коррупция, заказные убийства, борьба за власть. Да в том-то и дело, что и тогда, и сейчас все экономические проблемы сводятся к одному: захочет человек работать или не захочет. Можно провести приватизацию, можно отменить ее, можно потрясти олигархов, можно дать им волю воровать — все это не имеет никакого смысла и значения, если человек, который создает продукт, не (выделю это жирным шрифтом) заинтересован в труде. Худенко вон еще когда сформулировал: человек не должен трудиться под страхом плети. Сегодня это ничуть не устарело. Вот пример.

Совсем недавно, в 1999 году, был я в командировке в Воронежской области — 40 лет худенковским экспериментам. И вот какие там у меня разговоры состоялись. В деревне Костёнки напросился на разговор Николай Митрофанович Казначеев, заслуженный механизатор. Ему за шестьдесят. Рельефно вырезанное крестьянское лицо, умные глаза, руки, привыкшие к железкам. Себя как профессионала охарактеризовал просто: «Я, зажмурившись, разберу трактор и соберу». В советском прошлом не обделен наградами, премиями, поощрениями. В Болгарию его посылали, как передовика. Николай Митрофанович с ходу взял наступательный тон: «Он что обещал? Он обещал, что все будет улучшаться и улучшаться, а что на самом деле — все хуже и хуже. Он обманул народ. Он разогнал колхозы и фермеров не создал. Он обманул пенсионеров, они за него голосовали. У него 100 тысяч охраны. Он…»

«Да кто он-то?»

Казначеев уставился на меня с недоумением: что за бестолочь этот москвич? И прокричал: «Ельцин, кто же еще! Он же обещал, что через 500 дней мы заживем. А что на самом деле? Вот его Татьяна перевела 200 миллионов долларов за границу, и к нему приходит Скуратов: «Как же так?» «Ты ложись в больницу», — говорит он Скуратову. А народ его не отпустил. Во-о! Березовский всю страну может купить, как это? Убрать Ельцина и поставить такого, как Андропов. Я, когда он правил, захожу в магазин, вижу бутылку — и боюсь взять, с работы выгонят. Если в город ехать, то берешь справку в сельсовете, что тебе разрешено туда ехать. И пошел народ работать — а что делать? Андропов навел порядок. А сейчас жулики нас обворовали. Сдали мы 26 тонн зерна по 400 рублей, а денег до сих пор не отдают. Мы кричьмя кричали, а деньги не отдают. Коттеджи понастроили! Мы хотели нанять… как его… ну этот, который стреляет…»