Михаил Армалинский - Аромат грязного белья (сборник) Страница 30

Кстати, в 1979 году Грутман выиграл ещё одно дело для Пентхауса, когда в нём была опубликована карикатурная история о том, как Мисс Вайоминг (Wyoming – штат в США) отсасывает одному из членов футбольной команды, который благодаря обретённой способности к левитации поднимается в воздух после того, как извергает семя. Мисс Вайоминг, осознавшая свою власть, мечтает сделать минет всему ЦК КПСС, маршалу Тито и Фиделю Кастро, чтобы таким образом послужить делу мира. Настоящая Мисс Вайоминг вознегодовала и подала в суд за оскорбление личности и… величественно просрала.

И вот после таких разительных примеров у Фалвела хватило ума снова по тому же поводу обратиться в суд, но теперь он считал, что с таким адвокатом, как Грутман, он сможет выиграть.

Стратегия Фалвела и его адвоката Грутмана была построена на эмоциях: мол, такие ужасти и гадости, что были напечатаны в Хастлере, не должны охраняться поправкой о свободе слова, и что, мол, именно здесь надо провести черту. Однако, где «здесь», определить было невозможно.

Сторона Флинта считала, что, когда речь бледна, скучна и обыденна, защищать её проще простого. Но когда речь становится оскорбительной, резкой, ужасающей, именно тогда она начинает нуждаться в защите. И в этом состоит суть истинной свободы слова, даже самого из ряда вон выходящего.

Стратегия защиты, выбранная Исаакманом (Isaacman), адвокатом Флинта, была предельно проста, она отметала всякий умышленно усложнённый язык, разработанный истцом, и сводилась к фразе: «Да вы что, шуток не понимаете, господин Фалвел?»

Суд в первой инстанции начался с того, что Ларри Флинт нарочно произносил имя Фалвела искажённо – Фарвел – и настаивал на этом произношении. Потом началась перепалка с адвокатом Фалвела Грутманом:

– Чтобы сэкономить массу времени, – начал Флинт, – почему бы вам не задать прямой вопрос, чтобы сразу подойти к сути дела.

– А я и пытаюсь это сделать, – ответил Грутман. – Мне надо…

– Я имею в виду о том, как Фарвел ебал свою мать, – прервал Флинт.

– Что?

– Давайте поговорим о Джерри и его матери. Только о самой сути.

– Поговорить о ком?

– О Джерри Фарвеле.

– И о его?..

– О его матери, ну, о том, как он еб свою мать в сортире. Давайте…

– Я скоро об этом скажу. Вы же знаете, что я сюда явился с этой целью.

Это было грандиозное представление: издевательство и обхохатывание всех торжественных судебных процедур и самого суда.

И вот 2 декабря 1987 года после частичного поражения Флинта в двух охайовских охаявших его судебных инстанциях дело слушалось в Верховном суде США. Я прослушал звукозапись выступлений адвокатов сторон, вопросы верховных судей и ответы на них, реакцию публики (см. http://www.oyez.org/). Это были 50 минут восторга и трепета – ощущения, будто я сам присутствовал при вершении истории. Всем знающим английский язык я настоятельно советую посетить этот сайт и послушать самому (2).

Теперь, оглядываясь в прошлое, переварив и усвоив происшедшие события, всё кажется предельно простым, очевидным и вдобавок удивительным – как такое самоочевидное дело можно было доводить до Верховного суда, чтобы о нём наконец вынесли разумное решение, которое должно было быть под силу любому здравомыслящему человеку? Ведь суть дела была наглядна: позволяет ли Первая поправка к Конституции, охраняющая свободу слова, писать пародии на известных в обществе лиц, как бы эти пародии ни были оскорбительны. И хочется выкрикнуть: конечно! Иначе на хуя такая поправка и какая, к хую, это свобода слова, если нельзя сказать про Фалвела и даже про Президента США, что они – дерьмо?

Но, оказывается, в то время ясного позволения на это не было.

Адвокат Фалвела утверждал, что оскорбление было настолько ужасным и душевные страдания у Фалвела по его поводу были такими тяжёлыми, что в данном из ряда вон выходящем случае свободу слова надо похерить во имя заботы о душевном состоянии гражданина. Разумеется, что при таком подходе сразу возникала проблема критерия силы оскорбления, а это тянуло за собой вывод, что любое оскорбление можно посчитать ужасным, в зависимости от восприятия того или иного оскорблённого. А такой критерий был для суда неприемлем.

Но в деле был один существенный момент: если человек для того, чтобы оскорбить, приводил ложные факты, которые могли ввести в заблуждение публику и заставить её поверить в эти ложные факты, то при таком случае Первая поправка уже не действовала бы. Лгать нельзя. Однако даже самая низшая охайовская инстанция суда в своём решении установила, что факты, описанные в пародии на Фалвела, были абсолютно неправдоподобны и никто из читающих эту пародийную рекламу, зная репутацию Джерри Фалвела, не принял её всерьёз. А значит, это было не ложью, а пародией. Это решение присяжных низшей инстанции суда принималось как основополагающее при разбирательстве в Верховном суде.

Подчёркиваю, что суд не принимал во внимание и не рассматривал факт, что Флинт является издателем порнографии, суд интересовался только фактом оскорбления личности, знаменитой в обществе, и страданиями, которые эта личность испытала в результате оскорбления.

Верховный суд единогласно (что случается крайне редко) принял сторону Флинта, определив, что издевательства и оскорбления в форме пародий на известных в обществе людей охраняются Первой поправкой к Конституции, говорящей о свободе слова (3; 9).

Не будь этого решения в пользу Ларри Флинта, все СМИ должны были бы заткнуть себе рот, чтобы в результате какой-либо шутки политики и прочие шишки не засудили бы их за психическую травму, которую те якобы понесли от оскорбления. Вся сатира, направленная на сильных мира сего, была бы практически искоренена. И тогда США приравнялись бы к СССР, с той лишь разницей, что в СССР давили сатиру по идеологическим соображениям, а в США стали бы давить с помощью денег – засуживая всякую газету, радио или телестанцию за малейшую издёвку над какой-нибудь государственной или религиозной шишкой.

В современной России свобода слова находится в серьёзной опасности по другой причине – скептицизм и недоверие к властям и элите настолько велики, что люди легко поверят, что политик или знаменитость могли совершить любое преступление, не то что аморальный поступок. Любое измышление о власть предержащих будет воспринято не как пародия, а как возможный факт, а значит, вводящий людей в заблуждение, серьёзный лживый факт и, следовательно, не подпадающий под охрану свободы слова. Поэтому если подобная пародия была бы опубликована на российского главного попа с тавтологическим званием: Его Святейшество Святейшего (масло масляное) Патриарх Московский и всея Руси, Алексий то есть, что он, накампарившись (а лучше, нажравшись водки), ёбся со своей матерью в таллинском сортире, то народ, радостно воспринял бы это как вполне возможный факт, а значит, это уже была бы не сатира и пародия, а чистой воды поклёп и ложь, и никакая поправка бы этого русского Флинта не спасла – засадили бы его пожизненно за оскорбление «чести и достоинства».