Клаус Штикельмайер - Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок Страница 30

И за два км от перекрестка у нас появилась возможность хорошо подумать, не пострелять ли еще немножко. Наши пять PzIV против — угадайте, кого? — трех Т-34, тех самых, которых мы уже видели. Явно не имея возможности уйти из определенного района, они выработали все или почти все топливо; однако они не знали, что мы знаем об их крайней уязвимости. Любое тактическое перемещение с их стороны будет, как мы знали, очень ограниченным и слабым. Мы гадали, работают ли еще их двигатели. Живой танк практически всегда держал двигатель на холостом ходу, особенно в присутствии вражеских танков. «В присутствии» означало «в пределах досягаемости» или в пределах досягаемости их башенных орудий.

Эти трое стреляли по нам, сойдя с шоссе, наполовину укрывшись за тонкими деревьями. Не было смысла выковыривать их оттуда, пока мы стояли на шоссе всей кучей. Однако к черту идею сразу идти на них в лоб. Вместо лобовой атаки на сотни метров — все было частью очень опасной игры — наш квинтет PzIV хотел бы знать, что эти отчаянные Т-34 сделают, чтобы уклониться, когда мы будем маневрировать. У нас не было арьергарда, так что нужно было все сделать очень быстро. Парни в полукилометре от нас не могли никуда деться, не добыв горючее. Однако мы отошли в соответствии с планом.

Единственная задняя передача PzIV была довольно медленной, но сильной и надежной. Много раз она давала экипажу возможность уйти от настоящей заварухи, чтобы придумать другой подход. Итак, пять экипажей оттягивались назад — вверх — на несколько сотен метров, за небольшой изгиб шоссе. Для маневра была нужна дымовая завеса, которой у нас не было. Скрытые поворотом, мы выехали в поля к северу от шоссе. Там одним долгим броском, во время которого нас скрывала низина, мы смогли подобраться для того, что собирались сделать на перекрестке в нескольких километрах дальше. Полускрытые холмом, мы вывели свои танки на позицию для расстрела трех Т-34.

Скоро сказано, но не скоро сделано — можно сказать и о нашем прибытии в подходящее место, и об успешной стрельбе, с 500 м, по всем трем Т-34, стоящим к нам бортом. Мне было жаль бедных парней, оставшихся в трех крематориях.

Наша переправа через Цембре-Бах, уничтожение передовой базы Советов, включая три Т-34, два грузовика и бог знает сколько людей, и более позднее уничтожение еще трех Т-34 — и все это за несколько часов до вечера — сделало 17 июля 1944 года запоминающимся днем, который мы могли честно отпраздновать.

По многим причинам фельдфебель Байцингер был одним из тех унтер-офицеров, служить в танке под началом которых было честью. Последний раз, когда я мог рассмотреть Байцингера, был после того, как он поднялся на наш танк и оперся о башню, чтобы ехать дальше после нашей стычки с советскими танками у Лайпалингиса. Он распростерся на корпусе, едва живой. Я смотрел, убеждая себя, что парень, которого мы взяли на борт, и есть наш еще недавно кипучий Байцингер.

По точной вертикальной границе, проходящей через переносицу, правая сторона его лица и шеи была сожжена до коричневого цвета, кожа напоминала кожицу жареной курицы; далее, половина лица была вся в рябинах от осколков, выглядя как кусок стеганой обивки. Его раны не заходили на правую сторону лица и шеи.

Когда Байцингеру помогли сойти с нашего танка, я подумал, что он вряд ли еще будет иметь дело с танками. Из-за удара о борт башни его лицо причудливо исказилось. Поскольку он был ранен явно выше плеч, это могло быть результатом пробития командирской башенки чем-то особенно неприятным.

«И если неверная судьба оставит наш маленький круг…» — начало пятого, последнего, куплета «Песни танкистов» объясняет, какого сорта неудача постигла фельдфебеля Байцингера.

Спустя годы, когда бы я ни вспоминал изувеченное лицо фельдфебеля Байцингера, я думаю о словах Самуэля Джонсона (1709–1791): «Туда, одной лишь волей Господа, иду я». Я расскажу вам, почему я снова процитировал доктора Джонсона.

В сельской Литве танковая война, с нашей точки зрения, превратилась в охоту за Т-34, как за спрятавшимися снайперами.

Лейтенант Якоб был хорош в наблюдении в полевой бинокль; часто, заметив цель, он давал мне примерную цель, в то же время кладя мне руку на правое или левое плечо, в зависимости от того, куда нужно было разворачивать башню. Как только я видел советский танк в прицеле, я посылал 75-мм бронебойный снаряд или два. Наш успех в такой стрельбе из засады был невелик, хотя мы однажды записали на свой счет неторопливо двигавшийся Т-34, выбитый с 400 метров при ярком дневном свете.

После такой стрельбы мы обычно меняли место, а лейтенант Якоб внимательно вел наблюдение. Нам повезло, что наш командир как офицер носил бинокль. У него также была топографическая карта района — как я хотел бы иметь ее перед собой, когда я пишу о наших литовских приключениях.

Мы, с нашими танками, снова — на дворе стояло 20 июля 1944 года, день покушения на Адольфа, — меняли позицию, чтобы не оставаться неподвижной мишенью. При том, что по обе стороны грунтовой дороги, по которой мы ехали, были лишь обширные поля зреющей пшеницы, укрытие у нас было не из лучших. Даже наоборот. Однако мы пытались использовать неровную местность и собирались въехать по склону холма, чтобы посмотреть в бинокль и танковый прицел, что лежало за ним. Если все было korosh («хорошо» по-русски), мы могли осторожно двигаться дальше.

Т-34 играли с нами в прятки, как и каждый PzIV играл с ними. Можно было в любой момент ожидать выстрела от танка в засаде; хотя я был склонен думать, что недалеко от дороги была как минимум одна советская противотанковая пушка. Один наш танк здесь буквально снесло что-то чертовски незаметное.

Смотря через 2,4-кратный прицел, стоящий в 40 см слева от оси орудийного ствола, я мог наблюдать в огромном секторе все, что лежало на одной оси со стволом, ориентированным на 12 часов. Этим я и занимался, когда с быстротой молнии горизонтальная полоса больших белых искр бесшумно пролетела справа налево через середину моего поля зрения — она выглядела как поток расплавленного металла, выплюнутая огромной невидимой ацетиленовой горелкой, мгновенно режущей сталь.

Что-то плохое едва не зацепило нас, и нам нужно было быстро уходить, пока нас не угостили второй порцией. Был только один путь — через вершину. Возможно, стрелок не увидит нас через нее. Нам нужно было оценить ущерб, нанесенный танку.

Прямо перед маской пушки ствол снизу пробороздил бронебойный снаряд. Попади он четырьмя сантиметрами выше, снаряд отрубил бы ствол. Однако он, коснувшись поверхности, четко выкусил изогнутый кусок стали.