Игорь Ефимов - Без буржуев Страница 30

Возникает вопрос: чем откармливать кабана?

Конечно, собирают объедки, варят картошку, мешают все с рубленной травой. Но кабан ест это плохо, медленно набирает вес. А вот если добавлять хлеба, тогда да, ест вовсю. И добавляют. Покупают в магазине по десять, пятнадцать буханок свежевыпеченного хлеба и скармливают его борову. Хлеб дешевый — 14 копеек буханка. Оказывается, выгодно.

Это происходит повсюду.

Об этом знают все.

По всей стране из-за нехватки кормов личный скот вот уже много лет кормят выпеченным хлебом (ЛГ 11.5.77). В том числе и в те годы, когда пшеница закупается за границей на золото и валюту. Словно в страшном сне: стоят в своих темных хлевах у корыт кабаны и хряпают зеленые долларовые бумажки.

А птица? Чем откармливать кур? Зерна ведь на Псковщине тоже не достать. Иногда продается сырая рожь, но стоит она «по сложившимся ценам» 42 копейки килограмм. Кому это по карману? Так что и сюда идет та же вареная картошка и крошеный хлеб. При этом нельзя обвинять крестьян, поносить за несознательность. Разве могут они обойтись при таком тяжелом труде не только без мясной пищи, но даже без яиц? Заметим еще, что хлебно-картофельная диета курам вовсе не по нраву. Начинается нехватка кальция, скорлупа не образуется, и, вместо твердого яйца, несчастные птицы начинают изливать посреди двора жидкую кашицу с желтком посредине, которую вся стая тут же и расклевывает. В нашей деревне куры льются у многих, так что в последнее лето добывание яиц тоже превратилось в проблему — ходил за семь километров в лавчонку, именно в тот день, когда их туда завозили. (На следующий идти было бесполезно).

Что греха таить — подкармливали хлебом и коров. Пастухи жаловались, что коровы в поле траву стали есть плохо, ждали, когда погонят домой, чтобы там полакомиться хлебом. Теперь уже не жалуются: пастухов больше нет, а коров осталось только две на всю деревню. В соседней деревне — 9 на 86 дворов. Потому что заготовить вручную на зиму 120 пудов сена на корову, это надо жилы надорвать. А двужильных тех русских крестьян, что могли такое осилить, — все меньше и меньше.

Одна из самых больших и дельных публикаций по поводу приусадебных участков — статья В. Травинского в «Литературной газете» от 11 мая 1977 года. Если статья Льва Лондона о бригадном подряде ждала разрешения к печати 2 года, то эта ждала 5 лет. Сам журналист успел за эти годы умереть, но картина, описанная им, осталась настолько неизменной, что «Гайд-парк при социализме» нашел возможным выпустить его работу почти без корректив. Автор всей душой на стороне личных хозяйств, призывает по возможности помогать им, разъясняет, какое это невозможное дело для крестьянина или крестьянки в летнюю страду стоять за продуктами в поселковом магазине (даже если бы продукты там были), как спасают им силы и здоровье эти собственные овощи, молоко, творог, яйца — все свежее, все под рукой. Но даже он допускает одну важную ошибку и дает козырь в руки тех администраторов, которые мечтали бы покончить с приусадебными участками навсегда.

Ведь «если ни зерна, ни кормов владелец приусадебного участка на своей земле (15 соток!) не выращивает, — пишет он, — то с чего же кормятся его скот и птица? Ведь не святым же духом они растут и набирают вес? Личное животноводство… с самой важной точки зрения — с кормовой — получает довольствие из общественного кормового котла страны» (ЛГ 11.5.77).

Нехватка кормов — такая постоянная боль нашего сельского хозяйства, что она заслоняет все остальное даже в сознании думающего и неравнодушного человека. Поэтому автор статьи как бы упускает из виду весь огромный груд, затрачиваемый владельцами на уход за скотом, на дойку, стрижку шерсти, на строительство и ремонт хлевов, стойл, сараев, на уборку и использование навоза. Понадобилась бы огромная армия сельскохозяйственных оплачиваемых рабочих, чтобы компенсировать такое количество трудозатрат при централизованном содержании частного скота.

Но и о заготовке кормов Травинский судит слишком односторонне. У него перед глазами Кубань, где все открыто, все ровно и где, быть может, действительно, иначе как из колхозных запасов, выдаваемых колхозникам натуроплатой, сена добыть невозможно. Не то в средней лесной полосе России, в так называемом Нечерноземье.

Из лета в лето доводилось мне наблюдать эту великую эпопею — борьбу крестьянина за сено для своей коровы.

Еще по ранней весне обходят совхозные бригадиры луга и всюду, где только сможет развернуться сенокосилка, втыкают свежесрубленную березку, завязывают ее маковку узлом. Через несколько дней листочки забуреют, и завязанная березка посреди луга превратится в издалека видный знак, мету, предупреждение для селянина — это государственное, тронуть не моги. Иногда только к концу лета, видя, что все равно все луга убрать не успевают, призывает начальство добровольцев на уборку и обещает заплатить натурой — 1/6 от убранного. И бывает, работают и за такую плату. Федор Абрамов описал в повести «Вокруг да около» («Нева»№ 1, 1963) председателя колхоза, у которого не было больше сил глядеть на погибающее под дождями сено и который по пьянке обещал колхозникам отдать 30 % от убранного. Что тут началось! Люди кинулись в луга, как безумные, бежали на работу стар и млад. Повесть кончается описанием трудового энтузиазма и не сообщает, как поступило приехавшее на газике районное партийное начальство. Скорее всего дождалось конца уборки, а потом приказало постепенно отнимать личные стога под видом «забирания в долг» (см. очерк «Мои друзья — колхозники», «Новый мир» № 7, 1970).

Нет, на государственное крестьянин не посягает и старается по возможности с ним не связываться. Он будет искать полянку на размах косы посреди леса, по склону оврага, на опушке, на болотине, обрадуется и прибрежной осоке. Ему разрешено брать только там, куда совхозная техника проехать не сможет. И он берет — берет сколько хватает сил. Надо ему наготовить на зиму около двух тонн сена, тогда он продержится. Две тонны сена — это значит не меньше 10 тонн травы, которую надо где-то накосить, перевезти неизвестно на чем к дому, высушить, уложить в сарай. У кого есть в городе совестливая родня, стараются приехать на сенокос, помочь, а у кого нет?

Нет, не из общественного котла брал 65-летний Анисим, окашивая скаты старого овощехранилища. И 75-летний Савелий, махая косой от зари до зари на дальних прогалинах, тоже к тому котлу не прикасался. А Ермолаич, который возит на своей лодке осоку с дальнего озера? А Феоктист, который по двадцать раз в дождливое лето то рассыпает скошенную траву на каждый проблеск солнца, то трусит наперегонки с тучей, чтобы успеть сгрести все обратно в стожки? А высохший до размеров десятилетнего мальчика Мокей, которого не видно, когда он наваливает копну на свою тачку, слаженную из досок и велосипедных колес, и впрягается в нее спереди вместо лошади? А согнутый пополам дед, выползавший ворошить клюкой сено, пока главный кормилец семьи вкалывал в городских мастерских? И, наконец, тот незнакомый седой, грузный дядька, проносящийся мимо наших окон на мотоцикле в сторону леса, каждый раз под вечер, после рабочего дня, так и не сняв мазутной спецовки, и возвращающийся уже к ночи, с коляской, заполненной горой свежескошенной травы, — где, в какой чащобе находил он свой заветный лужок? откуда брал силы так надрываться? и надолго ли хватит у него этих сил?