Евгений Соловьев - Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность Страница 30

Но он находился еще в исключительных обстоятельствах: он был царь, превосходивший объемом своей власти всех монархов Европы, кроме разве турецкого султана, и это также необходимо отметить, чтобы объяснить его ультражестокости. Как могла влиять на него среда? В детстве она систематически развращала его. Он попал в обстановку, где было гораздо больше самого откровенного и бесцеремонного холопства, чем героизма и строгости. Прославлявшиеся когда-то нравы XVI века отличались, как это теперь известно, большой распущенностью и сластолюбием. Зло окружало Грозного; следуя предрасположению, он впитывал его в себя, как воду губка, и останавливался в служении ему – никогда неудовлетворенный, иногда лишь пресыщенный. Ему все покорствовало, как азиатскому деспоту. “If he bid any of his Dukes goe they woll run” – “если он приказывает кому-нибудь из бояр идти, они бегут”, как картинно выражается Hakwyt. Иоанн пользовался в России властью большей, чем какой-нибудь из современных ему правителей. На любовь, преданность, страх, лицемерие и холопство он отвечал одним презрением. Это тем естественнее, что “moral insanity” всегда сопровождается манией величия – “mania qrandiosa”, даже у обыкновенных смертных, что же говорить о смертных необыкновенных, поставленных, благодаря своему происхождению, в совершенно исключительные условия? Я упоминал уже о той искусственности даже, с какой Грозный хотел возвысить себя над окружающей его русской средой. Вероятно, искренно производил он свою власть от Августа, свой род – от выходцев римского императорского дома в Пруссии. Иногда он называл себя немцем.

Во всех этих странностях виновато не только особенное, неумеренно высокое представление Иоанна о собственной власти, но и отличительные черты его характера. Заметим мимоходом, что Нерон, римские цезари также чувствовали большое презрение к среде; особенно оно было ясно у Нерона, у которого также была артистическая натура. Грозный и в этом похож на него. Не глубокий, но проницательный ум, ловкий, иногда остроумный диалектик, человек, обладавший большой памятью, – Грозный, видя перед собой бояр, тяжелых умом и малоповоротливых, легко проникая в мелкие души, что и вообще-то нетрудно, ощущал постоянные приливы тщеславия, гордости, презрения. Его слабая голова не выдержала ни величия власти, ни внешнего блеска собственной натуры, ни удач, так щедро сыпавшихся на него в юности; он обоготворил себя, по крайней мере в собственном воображении. Это “боготворение” должно было постоянно проявляться. Оно и проявлялось, между прочим, и в той тяжелой мрачной подозрительности, которая под конец жизни Грозного превратилась в постоянную, назойливую мысль о мятежах, измене, преследованиях. Для этого больному уму совсем не надо было многих фактов, достаточно было некоторых, а они случались. Припомним бунт черни, измену и бегство Курбского и Вишневецкого, братьев Черкасовых. Грозный боялся и постоянно экспериментировал над преданностью окружающих.

Признавши “moral insanity”, мы тем самым устраняем трудный вопрос о силе и слабости воли Грозного. Воля – первое, что атрофируется при самых разнообразных формах душевного расстройства. Она необходимо слаба, хотя бы и являлась “необузданной”. Аксаков совершенно справедливо заметил, что необузданная воля и отсутствие воли – то же самое, и различие между первой и второй половиной царствования Грозного сводится к различию между Сильвестром и Малютой Скуратовым.

Переходим теперь к вопросу о государственном значении царствования Грозного. Его внешней политике нельзя отказать в ширине размаха и блеске замыслов. Но я отказываюсь видеть в деятельности Грозного программу Петра Великого, о чем мне пришлось уже говорить раньше. Главным мотивом было честолюбие, заставлявшее Грозного добиваться польского престола, – честолюбие, которому льстили победы и связанное с ними унижение врагов. Грозный хотел играть роль в Европе, хотел, чтобы его признали великим и славным, но о том, чтобы обновить Русь через сближение с Западом, он не думал. Также мало он был демократом. В его царствование крепостное право сделало грандиозные успехи, а все демократические меры принадлежат тринадцатилетнему периоду правления, когда Сильвестр и Адашев значили все, а сам Грозный ничего не значил. Даже в борьбе с боярством, в своем стремлении к всеобщему нивелированию он не добился успехов. После его смерти боярство подняло голову и даже выше, чем до него. Конечно, завоевание Казани, издание “Судебника”, присоединение Сибири навсегда останутся блестящими страницами русской истории, но Грозный повинен в них как царь, именем которого все совершалось, и не как гений, которого мы можем восхвалять за прозорливость. Что бы ни говорили нам о блеске его правления, мы никогда не должны забывать о главном результате его. Этот результат – развращение народа.

Я согласен с тем, что Иоанн IV – центральная фигура русской жизни XVI века и вровень ему не идет ни неголюбивый отец его Василий III, ни малодушный сын Феодор, с особенным усердием исполнявший пономарские обязанности, во всем остальном положившись на Годунова. Царствование Грозного – это буря, пронесшаяся над русской землей с громом и молнией, но буря не освежающая, не такая, после которой должен начаться расцвет новой жизни, – а губительная, закончившаяся тяжелой эпохой Смутного времени. Личность царя и его эпоха исполнены драматизма, знакомясь с которым нельзя не чувствовать невольного трепета. Прежние русские люди смотрели на невиданные и неслыханные до той поры казни и жестокости, совершавшиеся то в глухих застенках, то открыто перед всей землей, как на испытание, посланное Богом за их грехи. Русь это испытание вынесла, но вышла из него не мощной и сильной, а развращенной в самом сердце своем. Ужасы монгольского ига, выработавшие в русском характере такую приниженность, забитость, привычку пассивно отражать все беды, – были доведены Грозным до крайности. Умирая, он мог гордиться, что добился-таки своего. Все молчало, все несло на себе лицемерную или искреннюю маску смирения, все напоминало собою “пустыню духовную”, где не смело раздаться горячее, честное слово, не смело проявиться горячее, честное чувство. Но за этой покорностью таились дурные страсти: пшеница была вырвана, остались плевелы. И эти-то дурные страсти, выработанные в школе Грозного, открыто проявились в ту эпоху, когда тушинские и иные воры разорили Русь. Как государь Грозный совершил величайшее преступление: он развратил народ, уничтожая в нем все выдающееся, героическое, славное.

Источники и пособия

1. Карамзин. История государства Российского. Т. 7, 9.