Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII Страница 30

Не поднимая головы, сквозь пальцы рук барон глухо спрашивает:

— Кто?

— Его превосходительство статс-секретарь господин фон Зиттарт изволил передать привет госпоже баронессе, осведомился о здоровье господина барона и приказал передать, что сегодня ровно в два часа пополудни он ждет господина барона к обеду в ресторане «Адлон».

Люция капризно:

— Карл, отстаньте с этими глупостями! А Роберт фон Зиттарт очень мил! Очень! Понимаете ли, Эрих, мы стоим в буфете с бокалами шампанского в руках…

Камердинер и горничная уходят.

— Все смотрят только на нас… Но что с вами, Эрих? Вы больны или уже успели выпить?

Не поднимая головы, барон отвечает нехотя и серьезно:

— Вы знаете, что профессор Бок предупредил меня, что я умру в тот день, когда протрезвлюсь. Мое сердце может пока что работать только тогда, когда его подгоняет привычная доза алкогольного яда. Да, я болен и прошу вас, Люция, не произносить в отношении меня это мерзкое словцо «уже».

Люция с аппетитом завтракает и беззаботно щебечет дальше:

— Ах, какие глупости! Эрих, я умоляю, ответьте мне: по-нему наши мужчины не умеют носить усы с таким шиком и Удальством, как эти французы?

Укромный уголок в дорогом ресторане. Публики немного. За столиком обедают барон фон Голльбах-Остенфель-Зен и статс-секретарь Министерства иностранных дел Роберт фон Зиттарт, пожилой господин с сединой в волосах, с правильным бледным лицом аристократа. Оба говорят негромко, слегка склоняясь один к другому.

Фон Зиттарт вкрадчиво, с приятной улыбкой:

— Я хочу, Эрих, подвести итог нашим последним дружеским беседам. Мы в полном согласии установили три факта: оба живем не по средствам, оба не умеем ограничивать себя и оба идем к финансовому краху со всеми его служебными и общественными последствиями.

Барон сквозь зубы, морщась как от гадости, которую вынужден проглотить:

— Да, Роберт.

Фон Зиттарт:

— Мы оба не желаем опускаться на дно и полны решимости найти выход из положения. Мы — старые друзья и теперь подаем друг другу руки. Мы вместе найдем выход!

Барон сквозь зубы, угрюмо:

— Да, Роберт.

— Любой выход, Эрих, любой!

— Да, Роберт, любой. Отступать некуда.

Фон Зиттарт, незаметно осмотревшись по сторонам, вполголоса:

— Тщательно взвесив все обстоятельства, я пришел к выводу: безопаснее всего начать сотрудничать с большевиками. Для людей нашего круга работать на них не менее отвратительно, чем работать на нашего ефрейтора.

Барон вздрагивает и испуганно откидывается на спинку стула.

Мокрой и туманной весной 1930 года двое мужчин, один помоложе, другой постарше, сидели за столиком привокзального кафе «Эспрессо» в Милане и допивали кофе. Наступала ночь. Их одежда, торчащие из карманов последние номера нью-йоркских газет — все было американское, так же как и скучный разговор о каких-то деньгах, которые оба оставили в Штатах. Но разговаривали они вполголоса и по-немецки. Тот, что постарше, был рыжеватым и говорил с рижским произношением, а тот, что помоложе, красивый голубоглазый блондин, — с пражским. Рыжеватый, посмотрев на часы, буркнул:

— Хуже нет — ждать поезда…

И потянулся к соседнему столу, где лежали оставленные кем-то газеты.

— Ты что? — удивился блондин.

— Почитаю от скуки!

Рыжеватый от нечего делать уткнул свой веснушчатый нос в мятый лист вечерней газетки. Вдруг лицо его оживилось:

— В твоем паспорте отмечено, что ты доктор права, Йозеф? — спросил он блондина.

— Да.

— И член пражской коллегии адвокатов?

— В паспорте об этом не сказано. Но я ношу с собой членский билет, а в портфеле у меня папка бланков коллегии и личная печать.

Рыжеватый минуты две-три думал, потом протянул газету блондину, указав пальцем на одну короткую заметку:

— Прочти! Интересно, где находится в Чехословакии Ки-ральгаза?

— Не знаю, — пожал плечами блондин. — Наверное, где-нибудь в Словакии. Там много венгров.

— Эх, ты! Не знаешь своей маленькой страны!

— Я — немец из Судет, родился в городе, который по-немецки называется коротко и ясно — Ауссиг, а по-чешски длинно и сложно — Усти-над-Лабем. Похоже? Киральгаза в переводе с венгерского на немецкий — Кёнирсгоф, то есть Королевский двор, а где он и как называется теперь у словаков — не знаю. Зачем это тебе?

— Мне ни к чему, а тебе понадобится. Я уезжаю дней на десять. К моему возвращению ты обязан воскресить погибшего графа — он и его тетушка попали сегодня в автомобильную катастрофу на автостраде Рим-Милан. Надо спешить, пока тела не погребены и документы не отослали в посольство с извещением о смерти владельцев. Выезжай сейчас же, пока умершие юридически еще живы.

— Но…

— Никаких «но». Идем.

На рассвете следующего дня в деревушке, прилепившейся на склоне холма, миланский шофер узнал у прохожего ее название, улыбнулся и сказал пассажиру:

— Приехали в самый раз, синьор! — и открыл дверцу. — Жандармская станция вон там — видите вывеску? А рядом Церковь. Жандарм и поп дадут вам все сведения.

Деревня официально именовалась длинно и затейливо: "Святейшие ангелы рая», совершенно по-итальянски, но в быту называлась просто Парадизо. Старший сержант карабинеров внимательно и вежливо проверил документы синьора доктора права и адвоката Йозефа Леппина из Праги и равнодушно спросил:

— Вы собираетесь увезти тела в Чехословакию, господин адвокат?

— Ни в коем случае, господин старший сержант. Чехословацкое правительство разорило эту древнейшую графскую семью, и Италия стала для погибших их второй родиной. Я явился, чтобы похоронить изгнанников достойным образом…

Тут голос господина адвоката задрожал, он отвернулся и краем платочка смахнул с глаз слезы. Жандармы деликатно посмотрели в окно, а один принес кувшин вина и кружку и неуклюже грохнул их на стол.

— Воды, а не вина, свинья! — с угла губ обронил ему сержант.

— Ее у нас никогда не бывало, — оторопел солдат.

Между тем адвокат вынул бумажник.

— Вот эти деньги по своему усмотрению раздайте бедным, господин старший сержант, — с печалью в голосе распорядился он. — Эти отдайте человеку, который у вас ведает погребениями. Присмотрите, пожалуйста, чтобы надгробные плиты были скромными, но приличными.

— Слушаю! — щелкнул каблуками сержант и сунул пачку денег «для бедных» себе в карман. Его опытный глаз оценил пачку в три своих служебных месячных оклада.

— Согласно полномочию, подтвержденному пражской коллегией адвокатов, я прошу выдать мне бумаги, найденные при покойных, — мягко потребовал адвокат,